«Холодное лето» 1953 года. Поездом из Казахстана на Украину

У меня почему-то рано проявилась любовь к машинам. Я мог долго ходить вокруг стоявшей на улице посёлка техники, автомашины или трактора, залезать в кабину и крутить рулевое колесо или дергать за рычаги управления. Однажды это сыграло со мной злую шутку. В солнечный и морозный зимний день мои старшие друзья предложили мне попробовать ярко блестевший на солнце гусеничный трак на вкус, утверждая, что видели, как тракторист зачем-то натирал его куском сахара-рафинада. Я, конечно, тут же попробовал и еле отодрал с кровью свой язык от этой «сладкой гусеницы». Слёз и обиды на друзей было много.

С трактором связана и другая история. С продуктами в семье было туговато, и мать послала меня к совхозному начальству с запиской, где просила помочь немного с овощами. Кто-то из руководителей, которого я застал в конторе совхоза, наложил на записке резолюцию: «Зав. складом. Выделить семье фронтовика Бабанина в качестве материальной помощи: свеклы 5кг, моркови 5кг». Сунув записку в карман, я довольный побежал домой. По дороге увидел стоявший трактор и, естественно, залез в его кабину.

Вдоволь «накатавшись» на тракторе, под вечер я отправился домой. На вопрос матери, что мне сказали в конторе, я хотел с гордостью показать записку с резолюцией начальства, однако в своих карманах её не обнаружил. Вдвоем мы пошли разыскивать потерянную записку. Проверили всю дорогу от конторы до дома, но тщетно. Потом я вспомнил о тракторе, что стоял на улице недалеко от нашего дома. Мать полезла в кабину злополучного трактора, где с большим трудом обнаружила на полу среди окурков и грязи смятую в комок злополучную записку. Свою долю родительской трепки я, конечно, получил, однако больше месяца мы наслаждались вкусными блюдами из свеклы и моркови.

В июле 1946 года демобилизовался из действующей армии мой отец, гвардии капитан Бабанин М.Н. Через некоторое время наша семья переехала в областной центр, город Петропавловск, где мы поселились в большой коммунальной квартире на ул. Петренёва, получившей позднее название ул. Первомайская. Как сейчас помню длинный коридор с обшарпанными стенами и санузлом в конце коридора, небольшую общую кухню.

Здесь наша семья прожила около года в хорошей дружеской атмосфере вместе с тремя другими семьями, где у меня также были друзья сверстники. Я с товарищами целые дни проводил во дворе, бегал смотреть на колонны немецких военнопленных, которых водили мимо нас на строительство какого-то важного завода.

Я часто ходил в кинотеатр «Ударник», расположенный неподалёку, где, пользуясь контрамаркой соседки по квартире, работавшей в кинотеатре билетершей, смотрел по нескольку сеансов в день. Рядом с кинотеатром постоянно торговали мороженым, которое продавщицы доставали длинной ложкой из металлических ёмкостей, погруженных в лёд, накладывали в специальный дозатор в виде большого шприца и затем выдавливали в картонный стаканчик. Мы все любили ходить сюда и лакомиться этим вкусным мороженым.

Позднее мы сменили ещё два места жительства, послушно следуя за главой семьи, которого местные партийные органы перебрасывали на прорывные участки сельскохозяйственного производства, памятуя его прошлые заслуги на этом поприще. Моя старшая сестра Нина уехала в Одессу, где поступила на учёбу в сельхозинститут. В совхозе «Шаховское», куда мы переехали из города, в местной начальной школе работала учительницей моя взрослая двоюродная сестра Полина Говорухина, которая определила меня в первый класс, хотя мне еще не исполнилось полных семь лет. Учился я легко и с радостью. Здесь же на ближайшем небольшом озере я впервые познакомился с удочкой и начал свое приобщение к рыбалке. Второй класс я заканчивал уже в другой школе, в селе Токуши Полудинского района.

Поселок "Заречный" (колония) Снимок с "Google Earth" 2007 год

Именно здесь в поселке недалеко от левого низкого берега реки Ишим, рядом с многочисленными старицами, протоками и озерками, регулярно затапливаемыми весенним половодьем, прошла вторая половина моего детства, здесь выросла и окрепла моя страсть к рыбалке, оставшаяся со мной на всю последующую жизнь.

В соседних с колонией старицах я с друзьями ловил плотву, ершей, окуней-горбачей, а весной и щучек на петлю. На Ишим мы ходили, в основном, за вкусными пескарями, а зимой, когда река замерзала, катались на лыжах с правого крутого берега и прыгали с самодельных трамплинов. В посёлке я окончил начальную школу, после чего ещё два года ходил с друзьями за несколько километров в Петропавловск, где учился в 5 и 6 классах мужской средней школы №1 им. С. М. Кирова.

Соседство с двумя исправительными учреждениями не доставляло нам каких-либо особых хлопот. Режим в ИТК-3 был достаточно приемлемым для большинства заключенных, которые работали на мебельном производстве, а некоторые из них являлись «условно освобожденными» и днём трудились на подсобном сельхозпроизводстве по соседству с колонией. Поскольку в нашем поселке отсутствовали такие культурные объекты как кинотеатр и баня, гражданские лица, в том числе и я с отцом, в определенные дни ходили в "зону" смотреть кино или мыться в бане. Несомненно, в колонии были и необходимые лагерные атрибуты, такие, например, как карцер, откуда иногда можно было слышать нелицеприятные возгласы и крики заключенных. Бывали и случаи побега, в общем, как и положено в таких местах.

Историческая справка. После смерти «великого вождя» Иосифа Сталина, новые власти страны объявили большую амнистию. За весь сталинский период — с 1922 по 1953 год — такого акта, как амнистия, в прямом понимании этого слова у нас практически не было. Были так называемые частные амнистии — юридические акты, больше похожие на акты помилования, поскольку применялись к предельно узкому кругу лиц или к одному конкретному осужденному.

И вот наступил 1953 год. Лаврентий Берия — министр внутренних дел — берет на себя ответственность разработать и подготовить амнистию. 10 марта 1953 года он принял дела и приступил к исполнению обязанностей, а уже 26 марта подготовил и подал докладную записку с проектом указа об амнистии в Президиум ЦК КПСС. Проектом предусматривалось освобождение около 100 тысяч человек, из числа лиц, осуждённых на срок до 5 лет.

27 марта 1953 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ об амнистии всех заключённых, чей срок не превышал 5 лет, кроме осуждённых за бандитизм, умышленное убийство, за контрреволюционные преступления и за хищения социалистической собственности в особо крупных размерах. В первую очередь из лагерей освобождались несовершеннолетние, беременные женщины и имеющие малолетних детей, заключённые преклонного возраста и инвалиды. Сегодня специалисты утверждают, что амнистия 1953 года была подготовлена в спешке и плохо проработана.

По разным оценкам по этому Указу было освобождено около 1,2 миллиона человек. В результате амнистии, как отмечали позднее, произошло «усиление криминогенной обстановки в стране». Вскоре появился новый Указ «О неприменении амнистии к лицам, осуждённым за разбой, ворам-рецидивистам и злостным хулиганам». Новый Указ гласил, что если освобождённые по амнистии «продолжали вести паразитический образ жизни и не занимались общественно-полезным трудом», то амнистия для них отменялась, и они должны были продолжить отбывание назначенного им наказания.

Уже в мае-июне из нашей колонии и соседней тюрьмы потянулись на волю первые группы амнистированных. Мы проживали в бараке, стоявшем на самой дороге от ворот колонии, и счастливые люди проходили по пыльной дороге мимо нас с радостными лицами, махали рукой глазеющим на них местным пацанам и шли дальше в сторону города, где на вокзале их сажали в поезда и отправляли по месту проживания. Выйдя на свободу, некоторые из них не могли совладать с собой и, «дорвавшись» до спиртного, затевали скандалы, драки, а то и поножовщину. Уже через несколько дней назад в колонию и тюрьму стали привозить на «черных воронках» первых подобных «ценителей свободы».

В конце июня мои родители решились на серьезное изменение нашей жизни – переезд на Украину, в город Черновцы, где проживала старшая сестра моей матери Пелагея Федоровна. Тогда я не задумывался над мотивацией этого решения старших. Лишь намного позже я стал понимать, что причины переезда из Казахстана на Украину крылись в значительной степени в стремлении моих родителей оградить меня, своего приемного сына, от контактов с моими родными старшими братьями и сестрами, о существовании которых я в то время не подозревал. Они проживали здесь же в Северном Казахстане, и пару раз даже приезжали к нам в посёлок и общались со мной под видом знакомых моих родителей.

Предстоящим переменам в своей жизни я был, конечно, рад. Мне даже показалось, что я предугадывал этот переезд, потому что еще в пятом классе школы неожиданно обнаружил в себе непонятно откуда взявшийся интерес к украинской литературе и языку. Я с удовольствием слушал по радио мелодичные украинские песни, а когда мне в руки попался «Кобзарь» великого Тараса Шевченко на украинском языке, я практически безо всяких помех начал читать его и даже заучил на память несколько стихотворений. Особенно мне полюбилось его стихотворение:

«Садок вишневий коло хати,

Хрущi над вишнями гудуть,

Плугатарi с плугами йдуть,

Спiивають iдучi дiвчата,

А матерi вечерять ждуть...»

Не иначе, как чуяло сердце мою прошлую и будущую связь с Украиной.

До этого времени все мои поездки и перемещения носили как бы «каботажный» характер и не выходили за пределы одной области. А тут представилась возможность уехать почти на другой конец страны, да ещё по железной дороге. Радости моей не было предела. Огорчало только одно. Буквально перед отъездом я «напал» на своей любимой старице на счастливое место, где водились отличные желтобокие лини, и откуда я несколько раз приносил хорошие уловы. Будет ли на новом месте хорошая рыбалка? Этот вопрос не выходил у меня из головы, но ответа на него мне дать никто не мог.

Наш небогатый домашний скарб уже отправлен в железнодорожном контейнере на Украину. Я попрощался со своими друзьями, страшно завидовавшими мне, оставил им на память все свои нехитрые рыболовные снасти и вместе с родителями отправился в Петропавловск. Там отец и мать посетили наших знакомых и попрощались с ними. Помню, что самые теплые проводы устроили нам бывшие соседи по коммунальной квартире на ул. Петренёва.

И вот мы уже на железнодорожном вокзале Петропавловска, который удивлял всех своей чистотой и опрятностью и, особенно, великолепным зеленым декоративным оформлением перрона и привокзальной площади. Отец рассказал, что здесь трудится мастер-садовник, энтузиаст своего дела, которого он знал лично и очень хорошо отзывался о нём.

У нас заранее были куплены билеты на проходящий пассажирский поезд «Владивосток-Москва», куда мы и сели в общий вагон в середине состава. Паровоз издал короткий гудок и выпустил облако пара откуда-то между колёс, дежурный на перроне дал знак на отправление, лязгнули буфера на сцепках, вокзал и привокзальные строения медленно поплыли назад. Моё первое в жизни большое путешествие из Казахстана на Украину протяженностью почти в неделю началось.

Нам достались два нижних места и одно верхнее в одном из импровизированных купе в конце вагона. Я сразу забрался наверх и во все глаза начал обозревать через мутноватое окно окружающий мир, который под стук колёс проплывал мимо нас. Пассажиры продолжали свою вагонную жизнь у всех на виду, здесь ведь не было никаких дверей, которыми можно было бы отгородиться от соседей. Вагон чем-то напомнил мне нашу бывшую коммунальную квартиру в Петропавловске. Где-то неподалёку плакал маленький ребенок, двое приблатненных парней и один мужичок резались в карты, кто-то разложил на откидном столике съестные припасы и распространял аппетитные ароматы, которые перемешивались с дымом курильщиков, проникавшим из тамбура. Проводница симпатичная, средних лет женщина, ходила по проходу и носила отдельным пассажирам чай в граненых стаканах с подстаканниками. Однако большинство, в том числе и я, ходили со своими кружками в конец вагона, где из титана, стоявшего рядом со служебным купе, можно было налить обжигающего крутого кипятку.

Через пару вагонов от нас находился вагон-ресторан, из-за чего по проходу постоянно сновал в обоих направлениях трезвый и не очень народ, периодически задевая за ноги спавшего неподалеку на боковой нижней полке пьяного мужика. Проходившая мимо нас публика была самой разношерстной – демобилизованные моряки с Тихоокеанского флота в своих неизменных тельняшках, скромно одетые селяне и провинциальные интеллигенты, расфуфыренные девицы и мрачноватые личности с зеленоватой татуировкой на открытых частях тела. В вагоне стоял непрерывный гул от возгласов, смеха, детского плача, пения и бренчания на гитаре, перекрываемый время от времени резким стуком колес на стрелках и протяжными гудками паровоза, из трубы которого через приоткрытые окна в вагон периодически заносило сажу и копоть. Мы с родителями поужинали домашними припасами, попили чайку, после чего я снова залез на верхнюю полку и моментально заснул, устав от суматохи дня и массы новых впечатлений.

Среди ночи я проснулся от резкого толчка. Поезд стоял на станции с ярко освещенным перроном, на котором суетились люди и были слышны резкие голоса. По проходу вагона быстро прошла группа людей в железнодорожной и милицейской форме. Примерно минут через двадцать вагон снова дернулся, и поезд, постукивая на рельсах, медленно начал набирать ход. Я снова крепко заснул.

Утром отец рассказал мне, что поздним вечером произошла пьяная ссора между посетителями вагона-ресторана – несколько бывших зэков затеяли драку с демобилизованными моряками, в результате которой одного матросика серьезно ранили ножом и сбросили с поезда на полном ходу. На ближайшей станции, где наш состав остановился, милиция провела рейд по вагонам, где ехали амнистированные заключенные, задержала нескольких участников драки, подозреваемых в убийстве моряка. Все утро вагонный люд бурно обсуждал ночное происшествие, потом все успокоились, и наша жизнь под стук колес потекла своим чередом.

Когда мне надоедало валяться на полке и лежа смотреть в окно, я отправлялся в тамбур, где можно было вместе с попутчиком моего возраста, ехавшим тоже в нашем вагоне, поболтать о чём-то интересном. Стояла теплая погода, и мы открывали тамбурную дверь, садились на ступеньки и наслаждались обзором проплывающих мимо ландшафтов. Вначале проводница ругала нас, но мы убедили её, что уже взрослые и понимаем опасность, тем более что скорость поезда была очень небольшой. В конце концов, проводница отстала от нас и пошла к себе в купе, вяло отмахиваясь от очередного навязчивого ухажёра.

Всё вокруг было мне интересно. Поезд неторопливо шел с востока на запад, погромыхивая на стрелках разъездов и мостах через многочисленные речки. На горизонте виднелись туманные очертания невысоких горных хребтов Южного Урала. Окружающая местность была степной, хотя изредка встречались небольшие перелески. Временами поезд останавливался посреди степи у какого-нибудь закрытого семафора, похожего на большую руку, которая, располагаясь горизонтально, как бы загораживала нам дорогу. Народ выходил из вагонов и разбредался в окрестной степи, пахнущей полынью и разноцветьем. Парни и девчата собирали целые охапки полевых цветов и несли их в вагоны. Через какое-то время рука семафора поднималась вверх, машинист давал гудок, дожидался, пока все сядут в вагоны, и состав снова трогался в путь.

Практически на всех станциях, где поезд останавливался, многие, в том числе и мой отец, выходили на перрон и шли в станционный буфет или ларьки за какими-либо продуктами и напитками. Однажды отец вышел и не успел вовремя вернуться в вагон, когда поезд тронулся. Мы с матерью страшно испугались, оставшись одни, и уже решили идти просить проводницу остановить поезд, когда появился наш пропавший отец с дорожной авоськой, где лежали его любимые папиросы «Беломорканал», несколько бутылок ситра и пива. Оказывается, он успел вскочить на последнюю ступеньку уходящего поезда и через половину состава добрался до своего вагона. Мать, естественно, высказала ему всё, что она о нём думает, после чего отец больше нас не оставлял одних.

На исходе третьего дня пути мы добрались до Москвы, долго ехали через большие пригороды, вокруг мелькали платформы, наш поезд по стрелкам переходил с одного пути на другой и, наконец, прибыл на Казанский вокзал. Шум, гам, толкотня, крики носильщиков на перроне, вся атмосфера вокзальной жизни были непривычными для провинциального паренька, впервые в жизни попавшего в столицу. На вокзале нас встретили родственники отца по линии его двоюродного брата и повезли к себе домой. Московские родственники жили в большом доме на Чкаловской улице (ныне Земляной Вал) и были рады нашему приезду.

Вечером за ужином у взрослых было немало разговоров. Особое место занимали рассказы москвичей о недавних событиях в столице – ещё свежи были впечатления о смерти великого вождя и его похоронах. А совсем недавно в Москве появились войска и по Садовому кольцу прогромыхали танки. Только что был арестован Лаврентий Берия, всесильный министр внутренних дел. Уже было объявлено, что он являлся «английским шпионом» и врагом народа. В скором времени он был осужден и расстрелян. Мне, конечно, тогда было невдомёк, что это всего лишь один из эпизодов борьбы за власть в правящей верхушке страны. И тем более я не мог предположить, что всего лишь через девять лет судьба забросит меня на секретный объект, создававшийся под неусыпным личным контролем Лаврентия Павловича Берии в одной из оборонных отраслей промышленности, куратором которой он являлся в послевоенные годы.

Историческое отступление. Интересно, что в "демонизации" Берии после его смерти были заинтересованы как ненавистники Сталина, так и его поклонники: одни - в целях обличения правителя ("злодей Берия - ближайший сподвижник тирана"), другие - для его оправдания ("мерзавец Берия обманывал вождя"). В силу исторических обстоятельств расстрелянный министр внутренних дел к всеобщему удовлетворению стал "козлом отпущения". На него "повесили" все действительные и вымышленные ошибки и пороки - и его самого, и всей Системы.

В гостях у наших родственников мы пробыли недолго, уже после обеда на следующий день поехали на Киевский вокзал, где родители закомпостировали наши билеты на киевский поезд. Но до отъезда я успел немного побродить в окрестностях дома. Меня поражали высотные дома, широкие асфальтированные улицы Садового кольца с многорядным движением, на котором, как мне казалось, машин было гораздо больше, чем во всем Петропавловске. Пытаясь обозреть одну из соседних высоток, я даже не заметил, как вышел на проезжую часть, и, задрав голову, стал смотреть вверх. Вдруг я услышал легкий шум и почувствовал, как что-то легонько толкнуло меня в бок. Оглянувшись, я увидел, что рядом затормозила машина такси, и таксист улыбался через стекло, сообразив, что перед ним провинциал, ни разу не бывавший до этого в столице. Я инстинктивно отпрянул на тротуар. В павильоне недалеко от дома родственников продавалось вкусное московское мороженое, которого я наелся вдоволь. Здесь в Москве всё было непривычно. Наверное, интересно тем людям, которые живут здесь, думал я, не догадываясь о том, что и мне предстоит со временем разделить их участь.

Наше путешествие в Западную Украину продолжалось. Теперь мы ехали в плацкартном вагоне, и поезд вёз нас на юго-запад. По обе стороны дороги нам встречались городки и деревни, утопающие в садах, и местность вокруг казалась населенной больше, чем раньше. На перронах железнодорожных станций, где мы останавливались, местные жители торговали овощами, фруктами и ягодами, которых я раньше никогда не видел.

В лугах и небольших перелесках в Северном Казахстане мы, мальчишки, собирали ягоды земляники и костяники, ели смородину, малину и вяжущие плоды черемухи, а на огородах наслаждались плодами паслёна. Теперь же родители покупали у торговцев на перроне настоящие фрукты, вишню, сливу и прочие вкусности. А когда мне говорили, что у наших родных в Черновцах, куда собственно мы и едем, имеется большой сад, я просто замирал от радости, предвкушая встречу с удивительным миром, где растут такие прекрасные вещи.

На вторые сутки поезд прибыл в Киев. Мы проехали по железнодорожному мосту через красивый и широкий Днепр, а я мысленно повторял строки великого Кобзаря: «Реве та стогне Днiпр широкий, сердитий вiтер завива…» На вокзале отец закомпостировал наши билеты и отправил телеграмму родным в Черновцы, а поскольку до отхода нашего поезда оставалось еще более шести часов, мы поехали посмотреть город. Никто из нас в этом городе не был, кроме отца, который в 1946 году проездом через Киев возвращался из действующей армии. Город, который был сильно разрушен в годы немецкой оккупации, уже почти весь восстановился. Центр Киева и особенно, Крещатик, поразил меня своей красотой больше, чем Садовое кольцо в Москве. Мы побывали рядом с Киево-Печерской лаврой, полюбовались её величественными куполами, прогулялись по набережной Днепра.

Пройдет много лет, и мне доведется проехать на своем автомобиле по красивым улицам столицы советской Украины, а позже не раз ездить сюда поездом и летать самолетом в служебные командировки. Но это будет ещё не скоро. А сейчас мы снова садимся в поезд и под стук его колёс отправляемся в город Черновцы, центр Северной Буковины.

Дорога из Киева заняла чуть меньше суток. Вдоль дороги мелькали утопающие в садах украинские деревеньки с побеленными и чистенькими хатами, небольшие городки и поселки с какими-то предприятиями и сельскохозяйственными фермами. Вокруг было много небольших водоемов, которые, как я узнал потом, здесь называли «ставки». Наверняка здесь много рыбы, скорее всего карасей, думал я, и глотал слюни, предвкушая обязательную рыбалку на новом месте. На станциях мы снова покупали фрукты, особенно мне понравились желтоватые и сладкие плоды черешни.

После обеда мы достигли предгорий Карпат и по железнодорожному мосту через реку Прут въехали в город Черновцы (мiсто Чернiвцi). Черновцы – это областной центр, расположенный на живописных берегах реки Прут. Город граничит с Молдавией и Румынией, Ивано-Франковской, Тернопольской и Хмельницкой областями Украины. Центральная часть города выглядела вполне по-европейски, мощеные улицы, кирпичные и каменные красивые дома, кое-где виднелись шпили костелов, подчеркивая католическую веру большинства местного населения. На вокзале нас встретили моя тетка Пелагея и её муж Григорий. Мы сели в автобус и поехали в пригород, где они проживали в одноэтажном доме. Пригород назывался Красное или Рошу (Roşu) по-румынски. Название осталось с тех времен, когда город входил в состав Румынии. 

Автобус выехал за город и, попетляв немного, привез нас к району, утопающему в зелени садов. Мы вышли на остановке, где не было видно никаких строений, и по узкой дороге пошли между садами и огородами к видневшемуся вдалеке дому. «Вот здесь уже начинается наш сад», - сказала тетя Пелагея, не дойдя до дома метров двадцать. Я взглянул наверх и обомлел – слева от меня возвышалось высокое дерево с толстым стволом, ветви которого были усыпаны сочными желтоватыми плодами черешни.

«Можно я останусь здесь ненадолго», - с надеждой спросил я. «Можно, – ответили мне, – только слишком не увлекайся, скоро будем садиться за стол». Отдав свою легкую поклажу отцу, я быстро полез на большое дерево и добрался до первых веток, на которых было много черешни. Должен отметить, что лазать по деревьям было одним из любимых занятий нашей дворовой компании. Насмотревшись в кино по нескольку раз трофейного «Тарзана», мы обломали все ветки близлежащих деревьев, тренируясь в ловкости и умении перепрыгивать с ветки на ветку, издавая при этом «тарзаньи» крики. Вот и сейчас мне не составило труда забраться на дерево и, усевшись на ветке, приступить к лакомству.

Черешни было очень много, и она была очень-очень вкусной. Я не заметил, как пролетело время, и меня позвали домой. С большим сожалением спустившись с дерева, я отправился знакомиться со своим новым домом, где мне предстояло прожить несколько лет. Но вначале мне пришлось пережить пару очень неприятных дней по причине злоупотребления плодами спелой черешни, которое совершенно выбило из нормальной колеи мой желудок. Затем начался новый этап моей жизни, в котором мне предстояло узнать новых друзей, порыбачить на новых местах, побродить по лесам и полонинам Закарпатья, а также ознакомиться с доселе неизвестными фактами моей родословной.  

→ Назад в раздел "Путевые заметки"