Железногорск. Повороты судьбы
Дела общественные и партийные Свободное время позволяло заниматься и общественной работой. Мое отношение к общественной жизни в то время было несколько своеобразным. В детстве, будучи еще пионером, я прилежно учился, соблюдая заповедь «пионер всем ребятам пример», изредка участвовал в каких-то мероприятиях. Но когда в 14 лет я вступил в ряды комсомола, у меня почему-то начали возникать проблемы со старшими товарищами. Мне даже в течение нескольких месяцев не разрешали обмен комсомольского билета, в ходе проводившейся тогда компании, якобы из-за каких-то «хулиганских проявлений», хотя я по натуре был добрым и не задиристым подростком. И только в институте я на период одного года избирался заместителем секретаря первичной комсомольской организации факультета. Правда, на четвертом и пятом курсах мне доверили возглавить СКБ (студенческое конструкторское бюро), не имевшего, кстати, к комсомолу никакого отношения и бывшего личной инициативой нашего «ушлого» проректора по хозяйственной части Николая Ивановича Попова. Работа в СКБ, между прочим, помогла мне выжить два семестра без стипендии, которой я лишился за двойку по «теормеху».
Помнится, не успели мы с Юрой Фроловым прибыть в Красноярск-26, как нас пригласили в городской отдел КГБ, где настоятельно рекомендовали стать внештатными сотрудниками этого уважаемого ведомства. Наверное, мы очень убедительно возражали, ссылаясь на наше непреодолимое желание заняться подготовкой к аспирантуре (куда мы вовсе и не собирались!), потому что от нас, в конце концов, отстали, получив лишь согласие, что в случае необходимости мы сможем выступить в качестве консультантов по производственным вопросам.
В то же время, когда при Железногорском горкоме партии открылся вечерний университет марксизма-ленинизма (ВУМЛ), я с большим желанием пошел туда учиться и с отличием его окончил. А затем в системе политпросвещения на ТЭЦ мне поручили вести занятия по политэкономии с группой рабочих, слушателей школы основ марксизма-ленинизма (ШОМЛ). Мне было интересно углублять собственные знания в этой области и доносить их до моих слушателей. Возможно, здесь сыграл роль и пример моего отца, коммуниста ленинского призыва, много сил и времени отдавшего политпросвету. Как бы там ни было, но с этого момента наряду с моей профессиональной деятельностью сформировалась и линия общественной работы, сопровождавшая меня многие годы последующей жизни.
И когда старшие друзья посоветовали мне написать заявление о вступлении в ряды КПСС и согласились дать мне необходимые три рекомендации, я нисколько не сомневался, что делаю правильный шаг. Так я стал кандидатом в члены партии. В период прохождения кандидатского стажа я продолжал вести занятия в ШОМЛ, где у меня установился хороший контакт с моими слушателями. Через год коммунисты первичной парторганизации приняли меня в члены КПСС, о чем с гордостью сообщил своему отцу. Вскоре случилось неординарное событие в моей общественной жизни – на общем партийном собрании завода (ГМЗ), куда наша парторганизация ТЭЦ входила на правах цеховой, я попросил слово для выступления, что было достаточно смелым шагом для молодого коммуниста.
Причина заключалась в следующем. Один из моих подчиненных, начальник смены турбинного цеха Алексей Минеев, уже немолодой человек, решил поправить свое пошатнувшееся здоровье и обратился в профком ТЭЦ за путевкой в санаторий. Путевку ему твердо пообещали, он взялся оформлять отпуск, санаторно-курортную карту и уже готовился отбыть на лечение в теплые края. Однако когда Алексей пришел в профком получить желанный документ на руки, ему вежливо отказали, предложив поехать в другое место или подождать несколько месяцев. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что предназначавшуюся ему путевку неожиданно забрал себе председатель нашего профкома.
Придя на ночное дежурство, я увидел своего расстроенного товарища, который не знал, что ему теперь делать – рассыпались все его личные и семейные планы. Моему возмущению не было предела, я понимал, что должен выступить в защиту работника моей смены, но все мои обращения к руководству ТЭЦ успеха не имели. И тут у меня появилась дерзкая мысль – рассказать об этом беспределе на предстоящем партийном собрании завода. В течение двух ночных дежурств я исписал несколько листов бумаги, приводя свои мысли в более или менее стройные ряды. В результате на бумагу легло экспрессивное и задиристое выступление на 8-10 минут. В нем я гневно обличал руководителя, поставившего личные интересы выше интересов рядового члена профсоюза, и обращался к партийной совести наших начальников, закрывших глаза на этот недостойный, с моей точки зрения, поступок профсоюзного лидера.
Через пару дней состоялось партсобрание, на котором я подал в президиум записку с просьбой о выступлении. В президиуме некоторое время совещались, давать ли слово незапланированному оратору. Решили – пусть выступает, и вот под занавес собрания я вышел на трибуну. Раскрыв свои листки, и не отрываясь от них, на одном дыхании я вылил в притихший зал все свое возмущение, копившееся последние дни. Это мое незапланированное, пламенное выступление оказалось совершенно неожиданным для президиума. Однако оно внесло некую свежую струю в монотонный и заорганизованный ход собрания и всколыхнуло уже слегка задремавших рядовых партийцев. После небольшой паузы, пришедший в себя зал разразился бурными и совершенно искренними аплодисментами, что на подобных мероприятиях встретишь не часто. Весь красный от волнения, с пересохшим горлом, я прошел на свое место, встречая на себе одобрительные взгляды товарищей.
После собрания некоторые из руководителей, в том числе Луконин Н.Ф., выразили свое негативное отношение к моему выступлению, однако в дальнейшем никаких проблем у меня с ними, слава Богу, не возникало. По пути домой я вышел покурить в тамбур электрички и там столкнулся с одним из моих коллег, Эриком Поздышевым, который усмехнувшись и слегка картавя, произнес расхожую фразу: «Не надо было тебе сс… против ветра». С Эриком Николаевичем впоследствии жизнь меня сводила неоднократно, причем в разных местах и ипостасях, и эта фраза, брошенная, как бы невзначай в мой адрес в далекой Сибири, всплывала в памяти всякий раз, когда мне было трудно понять те или иные его действия.
Прошло около года, и мне снова пришлось «влезть» в коллективные разборки. Дело было связано с ситуацией, сложившейся вокруг заместителя главного инженера станции по эксплуатации Бахматова А.Н. Александр Никитович был, безусловно, квалифицированным специалистом, получившим хороший опыт на одном из предприятий Урала и внесшим посильный вклад в налаживание стабильной работы службы эксплуатации ТЭЦ. Однако в силу своих человеческих качеств, чрезмерного формализма и сухости, ему не удалось завоевать авторитет и уважение среди моих коллег, дежурных и старших дежурных инженеров станции, а с течением времени его взаимоотношения с нами перешли в открытую конфронтацию, нередко заканчивавшуюся скандалами.
Наконец наше терпение лопнуло, и мы решили прибегнуть к помощи парткома комбината, надеясь там найти управу на своего руководителя. Мои старшие товарищи поручили мне составить проект соответствующей бумаги, очевидно памятуя мой «удачный» опыт выступления на партсобрании. С поручением я быстро справился, и после коллегиального обсуждения и корректировки наше заявление было отправлено в партком ГХК. Партком создал специальную комиссию, которая на месте изучила поступившую жалобу, и примерно через месяц рассмотрел этот вопрос на своем заседании. Руководству ТЭЦ было указано на упущения в работе с персоналом, главному «фигуранту» объявлен выговор с соответствующей рекомендацией, заодно мне и моим коллегам «поставили на вид» за «недостатки в создании рабочей атмосферы в коллективе». Мы были довольны итогами, так как справедливость все-таки восторжествовала – Бахматова А.Н. понизили в должности. Заместителем главного инженера был назначен Гусаков П.Г., возглавлявший до этого резервную шестую смену.
Перестановки в руководстве смен коснулись и меня. Через некоторое время я был переведен на должность старшего дежурного инженера станции, и моим рабочим местом стал главный щит управления (ГЩУ). Новая должность и расширение круга обязанностей заставили меня «освежить» свои теоретические познания в электротехнике и вплотную заняться практической работой по эксплуатации электрооборудования станции. Должен отметить, что делал я это с большим удовольствием. При первой же возможности я старался самостоятельно синхронизировать генераторы с системой и всякий раз с легким трепетом наблюдал, как послушно замедляет свой бег стрелка синхроноскопа, следуя движениям моей руки на ключе управления.
В ночные смены, когда персонал электроцеха в соответствии с нарядом-допуском готовил рабочие места для ремонтников, я нередко вместе с дежурными электрослесарями таскал тяжелые «земли» (специальные устройства для заземления отключенных для ремонта частей электрооборудования). Скрупулезно лично контролировал операции по снятию напряжения на оборудовании, хотя все это входило в обязанности моего начальника смены электроцеха Бориса Жемчугова. Прекрасный специалист, опытный инженер, с которым я отлично сработался, он с удовольствием консультировал меня, делился секретами новой для меня сферы деятельности. Несколько раз я отважно отправлялся из чрева «горы» на её поверхность по ступенькам длинной металлической лестницы, спиралью прильнувшей к стенкам вертикального ствола, где проходили кабели и токопроводы к открытому распределительному устройству напряжением 330/110 киловольт. В мои должностные обязанности это также не входило, но мне важно было все увидеть своими глазами, чтобы быстрее почувствовать уверенность в своих силах в качестве полноправного руководителя большого коллектива смены.
Не могу не вспомнить первую серьезную неприятность на новом рабочем месте. Утром электрики моей смены произвели допуск ремонтного персонала к работам в одной из ячеек КРУ-6 кВ, в которой предварительно были обесточены все предназначенные для ремонта токоведущие части. Через некоторое время один из ремонтников во время работы по неизвестной причине допустил грубое нарушение ТБ и, пренебрегая указаниями запрещающих плакатов, попал под напряжение 6 тыс. вольт в соседней ячейке. Все принятые нами оперативные меры, а затем усилия медиков по его спасению результата не дали – степень поражения организма была слишком высока. Было очень жаль этого молодого парня, у которого вся жизнь еще была впереди. И хотя никто не предъявлял к нашей смене каких-либо претензий, психологический стресс от этого несчастного случая еще долго преследовал меня.
Кстати, летом на нашем городском пляже можно было нередко встретить молодого парня, который купался в озере и даже плавал с полностью ампутированными обеими руками. Оказалось, что он раньше работал электриком на городской подстанции и из-за несчастной любви хотел свести счеты с жизнью, бросившись на оголенные части трансформатора под напряжением 6 киловольт. Но с ним судьба поступила по иному, дав возможность выжить и даже найти утешение в своей личной жизни.
Вспоминается еще одна нестандартная ситуация, с которой мне пришлось столкнуться в ночную смену. Стабильная работа нашего комплекса «АДЭ-2 – ТЭЦ» около 4-х часов утра была внезапно нарушена – сработала аварийная защита на реакторе по сигналу уменьшения расхода воды через технологические каналы. Естественно, реактор свалился в очередную «йодную яму». Как выяснилось чуть позже, первопричиной срабатывания защиты явилось снижение давления воды в первом контуре, с которым не удавалось справиться даже усиленной подпиткой. Почти сразу же по городскому телефону мне позвонил Долишнюк Б.М. и потребовал объяснений. Я доложил, что сам не понимаю, в чем дело – при первоначальном осмотре сильных протечек воды не было нигде обнаружено. «Мы проводим осмотр всех помещений закрытых боксов, в которых располагается оборудование первого контура, есть подозрение на боксы компенсаторов объема», – добавил я. «Быстрее разбирайся в ситуации и держи меня в курсе», – недовольным голосом разбуженного человека пробубнил Борис Михайлович и положил трубку.
Вскоре наши подозрения подтвердились. Когда мы открыли тяжелую защитную дверь бокса, где располагались компенсаторы объема (КО), призванные демпфировать колебания давления в первом контуре, то обнаружили полностью затопленное помещение, вода из которого в большом количестве уже проникала на нижележащие отметки. Выполнив операции по отсечению КО от контура, персонал смены переключился на защиту оборудования насосной, находившейся несколькими отметками ниже аварийного помещения. Сюда через неплотности в перекрытии и различные технологические проходки поступала вода, которая угрожала, в первую очередь, работающим электродвигателям главных циркуляционных насосов (ГЦН). В общем зале помещения насосной располагалось восемь синхронных электродвигателей горизонтального исполнения напряжением 6 кВ и мощностью 5000 кВт с тиристорной системой возбуждения, по 4 на каждый реактор АДЭ-1 и АДЭ-2. Электродвигатели через промежуточные валы соединялись с насосами, расположенными за стеной в герметичных боксах. Постоянно в работе находилось по 3 агрегата, один был в резерве.
Самым неприятным оказалось то, что протечки воды уже вывели из строя резервный электродвигатель на действующем проточном реакторе АДЭ-1 и угрожали еще одному работающему «синхроннику». Я позвонил домой Долишнюку Б.М. и подробно доложил о состоянии дел. Сказал, что не исключена вероятность короткого замыкания в обмотке возбуждения работающего двигателя, и потому желательно его быстрее остановить. «Ты что хочешь остановить и второй реактор, – вспылил Борис Михайлович, – даже и не думай. Принимай все меры по защите оборудования». Через некоторое время электрики сообщили мне из насосной, что протечки воды через перекрытие усилились, и защита из листов пластика уже не спасает токоведущие части на работающем двигателе. «Борис Михайлович, – разбудил я снова заместителя главного инженера комбината, – потеряем электродвигатель, а реактор все равно не удержим. Надо быстрее останавливать движок». «Ты уверен, что все сделал, чтобы разрулить аварийную ситуацию». «Уверен». «Ну, хорошо, я сейчас дам команду на останов реактора», – только и успел произнести шеф. В это время за моей спиной сработала аварийная сигнализация на щите насосной. «Все, Борис Михайлович, мы уже стоим». Двигатель «вырубился» защитой, потянув за собой и остановку второго реактора. Эта была бурная ночная смена, которая, как ни странно, не имела особых последствий для меня.
С Долишнюком Б.М. у меня было связано и другое «приключение». Как-то под утро мой персонал на ОРУ-330/110/6 кВ готовил к выводу в ремонт одну из отходящих ЛЭП. Заявка была согласована с диспетчером Красноярскэнерго, и линию отключили со стороны потребителя. Но попытка обесточить её с нашей стороны не увенчалась успехом – отказал масляный выключатель (МВ) линии. Теперь вывести в ремонт ЛЭП вместе с МВ можно было лишь отключением ремонтного разъединителя. Но это требовало в соответствии с инструкцией и правилами эксплуатации электроустановок (ПУЭ) предварительного кратковременного снятия напряжения с одной системы шин ОРУ, о чем я и сообщил руководству ТЭЦ. Через некоторое время на ГЩУ позвонил Борис Михайлович и поинтересовался, нельзя ли все-таки обойтись без отключения шин ОРУ, чтобы не нарушать работу ответственного оборудования комбината.
До этого мы с Борисом Жемчуговым уже детально обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к твердому убеждению, что отключение этой линии вручную может иметь негативные последствия. Протяженность ЛЭП была достаточной, чтобы даже без нагрузки, только за счет возникающего при размыкании контактов емкостного тока линии повредить разъединитель. Об этом я как можно доходчивее рассказал Долишнюку, добавив, что начальник электроцеха ТЭЦ Донской В.А. также возражает против подобной операции. На полчаса нас оставили в покое – видно руководство советовалось друг с другом.
Затем снова вышел на связь Борис Михайлович и спросил у меня, будет ли обеспечена безопасность людей при операции с разъединителем. «Конечно, – ответил я, – операцию мог бы выполнить старший дежурный электромонтер дистанционно. Но я не могу дать такой команды своему персоналу». «Тогда я даю такую команду, – отрезал он, – выполняйте!» Почесав свои затылки, мы с начальником смены электроцеха глубоко вздохнули и, сделав соответствующие записи в своих оперативных журналах, передали вышестоящее указание на ОРУ – отключить злосчастную обесточенную линию вручную разъединителем! После чего сами приготовились к худшему. И наши опасения нас не обманули – через несколько минут моргнули лампы из-за посадки напряжения, и на всех трех щитах управления одновременно тревожным зуммером затрещала аварийная сигнализация.
Со злополучной ЛЭП напряжение было успешно снято, при этом разъединитель полностью разрушился от короткого замыкания. Соответствующая секция шинопроводов ОРУ на несколько секунд осталась без напряжения. Как и следовало ожидать, оба реактора и еще часть оборудования были остановлены своими защитами.
На этот раз нам не удалось остаться в стороне. Примерно через неделю появился удивительный приказ по заводу. В нем меня и моих подчиненных довольно витиевато обвинили в недостаточно принципиальном подходе к указаниям вышестоящего руководства, отсутствии должного анализа последствий своих действий, в итоге приведших к аварии. Мы с Борей Жемчуговым получили по строгому выговору и были лишены месячной премии. Выговоры получили также руководители ТЭЦ и электроцеха. Хорошо, хоть по партийной линии нас не наказали, а ведь могли бы. Моя работа на комбинате продолжалась уже седьмой год. Дневные смены чередовались с ночными дежурствами и наоборот. Все шло в штатном режиме. Работая по ночам, в минуты затишья мы нередко включали большой радиоприемник «Балтика», стоявший на приставном столике около рабочего места Ст. ДИС, и слушали новости, спортивные репортажи и музыку. Антенный вход приемника был подсоединен к одному из кабелей, приходивших сверху с ОРУ, и прием радиосигнала был вполне приличный. Вечером 20 июля 1969 года весь мир с нетерпением и тревогой следил за американским космическим кораблем Аполлон-11, который находился на окололунной орбите. Телеканалы большинства стран мира, кроме Китая и СССР, транслировали прямые передачи телевидения США из штаб-квартиры НАСА о полете астронавтов Аполлона-11 и предстоящей высадке человека на Луну. Заступив на дежурство 21 июля в 2 часа ночи (разница с Гринвичем составляла 8 часов), я сразу же включил приемник и настроился на радиостанцию «Голос Америки». Мы жадно ловили каждое слово диктора, мысленно представляя величественную картину лунного мира.
Вот капсула с двумя астронавтами отделилась от орбитального корабля и начала спуск на Луну. Напряжение достигло предела, миллионы людей во всем мире мысленно обращались к Всевышнему, моля о благополучной посадке смельчаков. И вот это великое событие свершилось. Около 4 часов утра по красноярскому времени (или в 20 час. 17 мин. по Гринвичу 20 июля) командир экипажа Нил Армстронг и пилот Эдвин Олдрин посадили лунный модуль корабля в юго-западном районе Моря Спокойствия. Все мы дружно зааплодировали и закричали «Ура! Человек на Луне!» И совсем неважно было, что не сбылись «пророческие» слова из советского шлягера «…мой Вася будет первым на Луне», все равно гордость за достижение человеческого разума переполняла нас. Через некоторое время диктор донес до нас слова Нила Армстронга, сказанные им когда он ступил на лунную поверхность: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для человечества».
До конца смены мы были под впечатлением этого великого события. Я взял длинный лист диаграммной бумаги и широким плакатным пером красными чернилами из прибора написал на нем крупными буквами: «Поздравляем всех с великим событием! Первый человек вступил на Луну!». Мои ребята прикрепили этот транспарант над входом в помещение главного щита управления. Счастливые мы сдали смену и уехали домой отдыхать. К сожалению, мой восторг не смогло разделить начальство. Уже к обеду по их команде плакат сняли. А жаль! Возможно, ими руководили те же мотивы «черной зависти», что и кремлевскими чинушами, которые лишили миллионы советских граждан удовольствия следить за прямым телевизионным репортажем о высадке первых людей на Луну.
Тем временем моя трудовая деятельность продолжалась в обычном режиме. Наша АТЭЦ работала стабильно и надежно, обеспечивая электроэнергией и теплом промплощадку ГХК и город Железногорск. Я полностью освоился в должности старшего дежурного инженера станции, а руководимая мною сквозная смена уже полностью сформировалась и выглядела достаточно стабильным, дружным коллективом. Отношения среди руководителей смен после известных событий, связанных с конфликтом между нами и руководством станции, установились доверительные и товарищеские. Я продолжал заниматься общественной работой на ниве системы партийного просвещения в коллективе ТЭЦ, но неожиданно ко мне проявили интерес в управлении кадров Горно-химического комбината и предложили поучаствовать в проводимых на комбинате социологических исследованиях. Объектом моего исследования были выбраны взаимоотношения в низовом трудовом коллективе на уровне бригад и участков. Я с энтузиазмом окунулся в эту работу, доселе незнакомую мне. Пришлось, говоря словами Владимира Высоцкого, «засесть за словари», перерыть массу специальной литературы, прежде чем я смог выйти к людям со своими опросами. Мною были разработаны понятные простому человеку анкеты с конкретными вопросами. В течение недели я провел анонимное анкетирование в большинстве ремонтных бригад и участков основных цехов станции. На удивление люди очень охотно откликались на мои просьбы, что позволило мне оперативно собрать богатый фактический материал и приступить к его обработке. Результаты оказались довольно неожиданными. Примерно в половине коллективов отношения между работниками и руководством были весьма натянутыми, некоторые из них экстренно нуждались во внешнем вмешательстве для улучшения психологического климата. А в трех бригадах был выявлен достаточно острый внутренний конфликт, который мог быть разрешен, по моему мнению, только заменой руководителя. Все материалы социологического опроса со своими выводами я передал в управление кадров ГХК, где меня поблагодарили и заверили, что мою информацию внимательно изучат и примут к сведению. Не помню, чтобы были приняты какие-либо серьезные кадровые решения, но руководству ТЭЦ тем не менее пришлось заняться воспитательной работой в неблагополучных коллективах. А между тем жизнь ставила перед нашим родным Минсредмашем новые грандиозные задачи. В сентябре 1966 года было принято Постановление Совета Министров СССР «О планах строительства и ввода в действие АЭС на 1966-1975 гг.» Этим постановлением предусматривался ввод в действие в нашей стране целого ряда атомных электростанций общей мощностью 11, 9 млн. кВт. Среди этих АЭС значилось строительство головной атомной электростанции с уран-графитовыми реакторами единичной мощностью 1000 МВт (РБМК-1000) на берегу Финского залива в районе поселка Калище Ленинградской области. Проектирование и непосредственное строительство этой станции было поручено Министерству среднего машиностроения СССР. Директором строящейся Ленинградской АЭС был утвержден один из моих начальников – Муравьев В.П., который в середине 1967 года отбыл к месту своей новой работы. После отъезда В.П. Муравьева его место занял Ю.С. Волжанин, работавший главным инженером завода. Затем директором ГМЗ стал Н.Ф. Луконин. В связи с таким развитием событий в нашей среде начали усиленно циркулировать разговоры о новых ядерных реакторах, о перспективах строительства АЭС в нашей стране. Кое-кто из нас стал всерьез задумываться о возможностях, открывающихся перед специалистами нашего профиля на новом этапе развития отечественной атомной энергетики. Вначале я не придавал этим разговорам серьезного значения, но позднее все чаще стал тоже задумываться о своем будущем. По характеру я всегда был привержен необычным и интересным идеям, тяга к знаниям и познанию нового сопровождала меня с детства. И вот осенью 1969 года я на пару дней снова прилетел рейсом Аэрофлота в Ленинград. Побродив по проспектам и достопримечательностям славного града Петра Великого и вдоволь пообщавшись с родственниками, утром следующего дня сел на Балтийском вокзале на пригородную электричку до ж/д станции Калище. Прибыв в поселок Сосновый Бор, разыскал строение барачного типа, где разместилась дирекция строящейся атомной электростанции. На мою удачу Муравьев В.П. оказался на месте. Встретил он меня приветливо, как хорошего знакомого. Наша беседа продолжалась около получаса. Валентин Павлович рассказал о ближайшей перспективе. Отдел капитального строительства уже был укомплектован и трудился, не покладая рук, начинал формироваться и коллектив эксплуатационников станции. Основные источники кадров – комбинаты Минсредмаша. Директор пообещал примерно через год пригласить на должность начальников смен станции нескольких специалистов, реакторщиков и станционников из Красноярска и Томска и спросил меня, готов ли я к такой будущей работе. Я, конечно, с радостью согласился и отправился назад в Сибирь, окрыленный и воодушевленный доброжелательным приемом и такими приятными итогами нашего разговора. В феврале 1970 года у нас в семье случилась прибавка – родился сын, которого мы назвали Александром. Новые семейные заботы и текучка дел на работе несколько отодвинули на второй план мысли о будущем переезде на берега Финского залива. Тем не менее я начал в свободное время освежать свои знания, уделяя особое внимание теории ядерной физики и вопросам эксплуатации реакторного оборудования. Через какое-то время я сообщил руководству станции о своем визите в Сосновый Бор к Муравьеву В.П. Моё сообщение было встречено без особого энтузиазма, а профком немедленно снял меня с очереди на получение «Москвича». Я особо не расстроился, так как это освобождало меня от лишних хлопот при будущем переезде. В течение года из Красноярска-26 на Ленинградскую АЭС выехал приличный десант специалистов: инженеров и квалифицированных рабочих, в основном с Гидрометаллургического завода. В частности, отправился осваивать новое рабочее место мой приятель и оперативный начальник с ГМЗ Олег Карпов. Наконец, в канун нового 1971 года мне и моему коллеге Анатолию Филиппову пришел долгожданный вызов от В.П. Муравьева. Сразу после новогодних праздников в течении полутора недель я прошел с обходным листом все инстанции. Руководители ТЭЦ и Луконин Н.Ф. особых возражений против моего отъезда не имели, пожелали мне успехов на новом месте. А вот в парткоме и управлении кадров комбината меня стали уговаривать остаться. Говорили, что имеют на меня определенные виды, собираются использовать на другой работе, в заводоуправлении. Рассказывали о том, что некоторые уезжают, а потом просят на коленях, чтобы их пустили назад в закрытый город. На меня такие уговоры не действовали, моя гордость и упрямый характер не позволяли мне даже мысли о каком-то возвращении туда, откуда я уезжаю. Ни шагу назад – вот мой девиз! Жаль мне было расставаться лишь с моими друзьями, с которыми меня связывали девять лет совместной и напряженной работы на ГХК. Я тепло простился со своей сменой, со многими работниками ТЭЦ, с которыми у меня были дружественные и товарищеские отношения. У меня сложились хорошие отношения со многими работниками ТЭЦ, и, в первую очередь, с моими коллегами по сменной оперативной работе. Одним из них был Валерий Лебедев, работавший тогда начальником смены в электроцехе. Побывав у меня в квартире незадолго до моего отъезда, он обратил внимание на мой самодельный стеллаж, который ему понравился своей простотой и удобством. Я с удовольствием подарил ему нержавеющие трубки, составлявшие несущую конструкцию стеллажа. Он пожелал мне успехов на новой работе. Конечно, мы не могли и предполагать, что наши дороги неожиданно сойдутся и через много лет мы встретимся в Москве. Уже после моего отъезда присущие Валерию Александровичу огромное трудолюбие и отличные качества руководителя проявились в полной мере и способствовали быстрому росту его профессиональной карьеры.
Мне же после завершения всех оформительских дел и получения на руки в отделе кадров причитающейся справки о льготном стаже (пригодится при выходе на пенсию) оставалось только попрощаться с семьей и налегке, с чемоданчиком в руках и с радужными надеждами отправиться на стройку флагмана советской атомной энергетики – Ленинградскую АЭС. Впереди меня ждали большая интересная работа, старые знакомые и новые друзья. Начинался очередной этап моей трудовой биографии. Завершив все оформительские дела и получив на руки в отделе кадров причитающуюся мне справку о льготном стаже (пригодится при выходе на пенсию!), я попрощался с семьей и друзьями и налегке, с чемоданчиком в руках и чистой совестью отправился на стройку флагмана советской атомной энергетики – Ленинградскую АЭС. Впереди меня ждали большая интересная работа, старые знакомые и новые друзья. Начинался очередной этап моей трудовой биографии. Вместо заключения Горно-химический комбинат и ГМЗ в частности, долгие годы являлись кузницей кадров для молодой советской атомной энергетики. Много специалистов отсюда уехали работать на Ленинградскую, Игналинскую и другие АЭС. Некоторые из них стали руководителями очень высокого ранга. Так А.Г. Мешков длительное время работал Первым заместителем Министра среднего машиностроения, Н.Ф. Луконин сначала возглавлял Ленинградскую АЭС, а затем Министерство атомной энергетики СССР, Е.И. Микерин руководил Четвертым главным управлением Министерства среднего машиностроения, А.И. Хромченко работал директором Игналинской АЭС. Уже в ходе «горбачевской перестройки», а в особенности после развала Советского Союза, смены общественно-экономического уклада в стране и «ельцинских загогулин» внешнеполитического курса, многие отрасли экономики, в том числе бывший Минсредмаш претерпели серьезные качественные изменения, причем, по-моему, глубокому убеждению далеко не в лучшую сторону. Серьезную лепту в кризис атомной энергетики, затормозивший её развитие на многие годы, внесла авария на Чернобыльской АЭС и возникшее на почве «постчернобыльского синдрома» антиядерное движение в нашей стране, кстати, в значительной степени взращенное усилиями т.н. «демократов». Не обошли стороной эти события и Красноярск-26 (Железногорск). В 1992 году согласно решению Минатома реакторы АД и АДЭ-1 были остановлены, ядерное топливо выгружено, они были приведены в ядерно-безопасное состояние. В рамках российско-американского правительственного соглашения о прекращении выработки оружейного плутония на красноярском реакторе АДЭ-2 было осуществлено строительство Железногорской ТЭЦ (ЖТЭЦ) на органическом топливе, призванной заменить мощности выводимого из работы комплекса «АДЭ-2–АТЭЦ». По проекту мощность новой ТЭЦ составляет 116 Мвт и 573 Гкал/час. В апреле 2010 года Россия закрыла последний в мире реактор по производству оружейного плутония на Горно-химическом комбинате в Железногорске, чем удостоилась похвалы наших «заклятых друзей». Президент США Барак Обама не преминул назвать это решение свидетельством лидерства России в вопросах ядерной безопасности. Реактор АДЭ-2 в Красноярском крае прослужил более 46 лет, что является мировым рекордом для реакторов данного типа.
Количество показов: 8661 rating: 3.75 |
Сегодня
20 Апреля 2024 года Суббота Последние записи |
Впереди новые горизонты
Лебедев Валерий Александрович после окончания Ивановского энергетического техникума по специальности «Электрические станции, сети, системы» был направлен в 1960 году в Красноярск-26. 
