Железногорск. Повороты судьбы
Дела общественные и партийные Свободное время позволяло заниматься и общественной работой. Мое отношение к общественной жизни в то время было несколько своеобразным. В детстве, будучи еще пионером, я прилежно учился, соблюдая заповедь «пионер всем ребятам пример», изредка участвовал в каких-то мероприятиях. Но когда в 14 лет я вступил в ряды комсомола, у меня почему-то начали возникать проблемы со старшими товарищами. Мне даже в течение нескольких месяцев не разрешали обмен комсомольского билета, в ходе проводившейся тогда компании, якобы из-за каких-то «хулиганских проявлений», хотя я по натуре был добрым и не задиристым подростком. И только в институте я на период одного года избирался заместителем секретаря первичной комсомольской организации факультета. Правда, на четвертом и пятом курсах мне доверили возглавить СКБ (студенческое конструкторское бюро), не имевшего, кстати, к комсомолу никакого отношения и бывшего личной инициативой нашего «ушлого» проректора по хозяйственной части Николая Ивановича Попова. Работа в СКБ, между прочим, помогла мне выжить два семестра без стипендии, которой я лишился за двойку по «теормеху».
Помнится, не успели мы с Юрой Фроловым прибыть в Красноярск-26, как нас пригласили в городской отдел КГБ, где настоятельно рекомендовали стать внештатными сотрудниками этого уважаемого ведомства. Наверное, мы очень убедительно возражали, ссылаясь на наше непреодолимое желание заняться подготовкой к аспирантуре (куда мы вовсе и не собирались!), потому что от нас, в конце концов, отстали, получив лишь согласие, что в случае необходимости мы сможем выступить в качестве консультантов по производственным вопросам.
В то же время, когда при Железногорском горкоме партии открылся вечерний университет марксизма-ленинизма (ВУМЛ), я с большим желанием пошел туда учиться и с отличием его окончил. А затем в системе политпросвещения на ТЭЦ мне поручили вести занятия по политэкономии с группой рабочих, слушателей школы основ марксизма-ленинизма (ШОМЛ). Мне было интересно углублять собственные знания в этой области и доносить их до моих слушателей. Возможно, здесь сыграл роль и пример моего отца, коммуниста ленинского призыва, много сил и времени отдавшего политпросвету. Как бы там ни было, но с этого момента наряду с моей профессиональной деятельностью сформировалась и линия общественной работы, сопровождавшая меня многие годы последующей жизни.
И когда старшие друзья посоветовали мне написать заявление о вступлении в ряды КПСС и согласились дать мне необходимые три рекомендации, я нисколько не сомневался, что делаю правильный шаг. Так я стал кандидатом в члены партии. В период прохождения кандидатского стажа я продолжал вести занятия в ШОМЛ, где у меня установился хороший контакт с моими слушателями. Через год коммунисты первичной парторганизации приняли меня в члены КПСС, о чем с гордостью сообщил своему отцу. Вскоре случилось неординарное событие в моей общественной жизни – на общем партийном собрании завода (ГМЗ), куда наша парторганизация ТЭЦ входила на правах цеховой, я попросил слово для выступления, что было достаточно смелым шагом для молодого коммуниста.
Причина заключалась в следующем. Один из моих подчиненных, начальник смены турбинного цеха Алексей Минеев, уже немолодой человек, решил поправить свое пошатнувшееся здоровье и обратился в профком ТЭЦ за путевкой в санаторий. Путевку ему твердо пообещали, он взялся оформлять отпуск, санаторно-курортную карту и уже готовился отбыть на лечение в теплые края. Однако когда Алексей пришел в профком получить желанный документ на руки, ему вежливо отказали, предложив поехать в другое место или подождать несколько месяцев. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что предназначавшуюся ему путевку неожиданно забрал себе председатель нашего профкома.
Придя на ночное дежурство, я увидел своего расстроенного товарища, который не знал, что ему теперь делать – рассыпались все его личные и семейные планы. Моему возмущению не было предела, я понимал, что должен выступить в защиту работника моей смены, но все мои обращения к руководству ТЭЦ успеха не имели. И тут у меня появилась дерзкая мысль – рассказать об этом беспределе на предстоящем партийном собрании завода. В течение двух ночных дежурств я исписал несколько листов бумаги, приводя свои мысли в более или менее стройные ряды. В результате на бумагу легло экспрессивное и задиристое выступление на 8-10 минут. В нем я гневно обличал руководителя, поставившего личные интересы выше интересов рядового члена профсоюза, и обращался к партийной совести наших начальников, закрывших глаза на этот недостойный, с моей точки зрения, поступок профсоюзного лидера.
Через пару дней состоялось партсобрание, на котором я подал в президиум записку с просьбой о выступлении. В президиуме некоторое время совещались, давать ли слово незапланированному оратору. Решили – пусть выступает, и вот под занавес собрания я вышел на трибуну. Раскрыв свои листки, и не отрываясь от них, на одном дыхании я вылил в притихший зал все свое возмущение, копившееся последние дни. Это мое незапланированное, пламенное выступление оказалось совершенно неожиданным для президиума. Однако оно внесло некую свежую струю в монотонный и заорганизованный ход собрания и всколыхнуло уже слегка задремавших рядовых партийцев. После небольшой паузы, пришедший в себя зал разразился бурными и совершенно искренними аплодисментами, что на подобных мероприятиях встретишь не часто. Весь красный от волнения, с пересохшим горлом, я прошел на свое место, встречая на себе одобрительные взгляды товарищей.
После собрания некоторые из руководителей, в том числе Луконин Н.Ф., выразили свое негативное отношение к моему выступлению, однако в дальнейшем никаких проблем у меня с ними, слава Богу, не возникало. По пути домой я вышел покурить в тамбур электрички и там столкнулся с одним из моих коллег, Эриком Поздышевым, который усмехнувшись и слегка картавя, произнес расхожую фразу: «Не надо было тебе сс… против ветра». С Эриком Николаевичем впоследствии жизнь меня сводила неоднократно, причем в разных местах и ипостасях, и эта фраза, брошенная, как бы невзначай в мой адрес в далекой Сибири, всплывала в памяти всякий раз, когда мне было трудно понять те или иные его действия.
Прошло около года, и мне снова пришлось «влезть» в коллективные разборки. Дело было связано с ситуацией, сложившейся вокруг заместителя главного инженера станции по эксплуатации Бахматова А.Н. Александр Никитович был, безусловно, квалифицированным специалистом, получившим хороший опыт на одном из предприятий Урала и внесшим посильный вклад в налаживание стабильной работы службы эксплуатации ТЭЦ. Однако в силу своих человеческих качеств, чрезмерного формализма и сухости, ему не удалось завоевать авторитет и уважение среди моих коллег, дежурных и старших дежурных инженеров станции, а с течением времени его взаимоотношения с нами перешли в открытую конфронтацию, нередко заканчивавшуюся скандалами.
Наконец наше терпение лопнуло, и мы решили прибегнуть к помощи парткома комбината, надеясь там найти управу на своего руководителя. Мои старшие товарищи поручили мне составить проект соответствующей бумаги, очевидно памятуя мой «удачный» опыт выступления на партсобрании. С поручением я быстро справился, и после коллегиального обсуждения и корректировки наше заявление было отправлено в партком ГХК. Партком создал специальную комиссию, которая на месте изучила поступившую жалобу, и примерно через месяц рассмотрел этот вопрос на своем заседании. Руководству ТЭЦ было указано на упущения в работе с персоналом, главному «фигуранту» объявлен выговор с соответствующей рекомендацией, заодно мне и моим коллегам «поставили на вид» за «недостатки в создании рабочей атмосферы в коллективе». Мы были довольны итогами, так как справедливость все-таки восторжествовала – Бахматова А.Н. понизили в должности. Заместителем главного инженера был назначен Гусаков П.Г., возглавлявший до этого резервную шестую смену.
Перестановки в руководстве смен коснулись и меня. Через некоторое время я был переведен на должность старшего дежурного инженера станции, и моим рабочим местом стал главный щит управления (ГЩУ). Новая должность и расширение круга обязанностей заставили меня «освежить» свои теоретические познания в электротехнике и вплотную заняться практической работой по эксплуатации электрооборудования станции. Должен отметить, что делал я это с большим удовольствием. При первой же возможности я старался самостоятельно синхронизировать генераторы с системой и всякий раз с легким трепетом наблюдал, как послушно замедляет свой бег стрелка синхроноскопа, следуя движениям моей руки на ключе управления.
В ночные смены, когда персонал электроцеха в соответствии с нарядом-допуском готовил рабочие места для ремонтников, я нередко вместе с дежурными электрослесарями таскал тяжелые «земли» (специальные устройства для заземления отключенных для ремонта частей электрооборудования). Скрупулезно лично контролировал операции по снятию напряжения на оборудовании, хотя все это входило в обязанности моего начальника смены электроцеха Бориса Жемчугова. Прекрасный специалист, опытный инженер, с которым я отлично сработался, он с удовольствием консультировал меня, делился секретами новой для меня сферы деятельности. Несколько раз я отважно отправлялся из чрева «горы» на её поверхность по ступенькам длинной металлической лестницы, спиралью прильнувшей к стенкам вертикального ствола, где проходили кабели и токопроводы к открытому распределительному устройству напряжением 330/110 киловольт. В мои должностные обязанности это также не входило, но мне важно было все увидеть своими глазами, чтобы быстрее почувствовать уверенность в своих силах в качестве полноправного руководителя большого коллектива смены.
Не могу не вспомнить первую серьезную неприятность на новом рабочем месте. Утром электрики моей смены произвели допуск ремонтного персонала к работам в одной из ячеек КРУ-6 кВ, в которой предварительно были обесточены все предназначенные для ремонта токоведущие части. Через некоторое время один из ремонтников во время работы по неизвестной причине допустил грубое нарушение ТБ и, пренебрегая указаниями запрещающих плакатов, попал под напряжение 6 тыс. вольт в соседней ячейке. Все принятые нами оперативные меры, а затем усилия медиков по его спасению результата не дали – степень поражения организма была слишком высока. Было очень жаль этого молодого парня, у которого вся жизнь еще была впереди. И хотя никто не предъявлял к нашей смене каких-либо претензий, психологический стресс от этого несчастного случая еще долго преследовал меня.
Кстати, летом на нашем городском пляже можно было нередко встретить молодого парня, который купался в озере и даже плавал с полностью ампутированными обеими руками. Оказалось, что он раньше работал электриком на городской подстанции и из-за несчастной любви хотел свести счеты с жизнью, бросившись на оголенные части трансформатора под напряжением 6 киловольт. Но с ним судьба поступила по иному, дав возможность выжить и даже найти утешение в своей личной жизни.
Вспоминается еще одна нестандартная ситуация, с которой мне пришлось столкнуться в ночную смену. Стабильная работа нашего комплекса «АДЭ-2 – ТЭЦ» около 4-х часов утра была внезапно нарушена – сработала аварийная защита на реакторе по сигналу уменьшения расхода воды через технологические каналы. Естественно, реактор свалился в очередную «йодную яму». Как выяснилось чуть позже, первопричиной срабатывания защиты явилось снижение давления воды в первом контуре, с которым не удавалось справиться даже усиленной подпиткой. Почти сразу же по городскому телефону мне позвонил Долишнюк Б.М. и потребовал объяснений. Я доложил, что сам не понимаю, в чем дело – при первоначальном осмотре сильных протечек воды не было нигде обнаружено. «Мы проводим осмотр всех помещений закрытых боксов, в которых располагается оборудование первого контура, есть подозрение на боксы компенсаторов объема», – добавил я. «Быстрее разбирайся в ситуации и держи меня в курсе», – недовольным голосом разбуженного человека пробубнил Борис Михайлович и положил трубку.
Вскоре наши подозрения подтвердились. Когда мы открыли тяжелую защитную дверь бокса, где располагались компенсаторы объема (КО), призванные демпфировать колебания давления в первом контуре, то обнаружили полностью затопленное помещение, вода из которого в большом количестве уже проникала на нижележащие отметки. Выполнив операции по отсечению КО от контура, персонал смены переключился на защиту оборудования насосной, находившейся несколькими отметками ниже аварийного помещения. Сюда через неплотности в перекрытии и различные технологические проходки поступала вода, которая угрожала, в первую очередь, работающим электродвигателям главных циркуляционных насосов (ГЦН). В общем зале помещения насосной располагалось восемь синхронных электродвигателей горизонтального исполнения напряжением 6 кВ и мощностью 5000 кВт с тиристорной системой возбуждения, по 4 на каждый реактор АДЭ-1 и АДЭ-2. Электродвигатели через промежуточные валы соединялись с насосами, расположенными за стеной в герметичных боксах. Постоянно в работе находилось по 3 агрегата, один был в резерве.
Самым неприятным оказалось то, что протечки воды уже вывели из строя резервный электродвигатель на действующем проточном реакторе АДЭ-1 и угрожали еще одному работающему «синхроннику». Я позвонил домой Долишнюку Б.М. и подробно доложил о состоянии дел. Сказал, что не исключена вероятность короткого замыкания в обмотке возбуждения работающего двигателя, и потому желательно его быстрее остановить. «Ты что хочешь остановить и второй реактор, – вспылил Борис Михайлович, – даже и не думай. Принимай все меры по защите оборудования». Через некоторое время электрики сообщили мне из насосной, что протечки воды через перекрытие усилились, и защита из листов пластика уже не спасает токоведущие части на работающем двигателе. «Борис Михайлович, – разбудил я снова заместителя главного инженера комбината, – потеряем электродвигатель, а реактор все равно не удержим. Надо быстрее останавливать движок». «Ты уверен, что все сделал, чтобы разрулить аварийную ситуацию». «Уверен». «Ну, хорошо, я сейчас дам команду на останов реактора», – только и успел произнести шеф. В это время за моей спиной сработала аварийная сигнализация на щите насосной. «Все, Борис Михайлович, мы уже стоим». Двигатель «вырубился» защитой, потянув за собой и остановку второго реактора. Эта была бурная ночная смена, которая, как ни странно, не имела особых последствий для меня.
С Долишнюком Б.М. у меня было связано и другое «приключение». Как-то под утро мой персонал на ОРУ-330/110/6 кВ готовил к выводу в ремонт одну из отходящих ЛЭП. Заявка была согласована с диспетчером Красноярскэнерго, и линию отключили со стороны потребителя. Но попытка обесточить её с нашей стороны не увенчалась успехом – отказал масляный выключатель (МВ) линии. Теперь вывести в ремонт ЛЭП вместе с МВ можно было лишь отключением ремонтного разъединителя. Но это требовало в соответствии с инструкцией и правилами эксплуатации электроустановок (ПУЭ) предварительного кратковременного снятия напряжения с одной системы шин ОРУ, о чем я и сообщил руководству ТЭЦ. Через некоторое время на ГЩУ позвонил Борис Михайлович и поинтересовался, нельзя ли все-таки обойтись без отключения шин ОРУ, чтобы не нарушать работу ответственного оборудования комбината.
До этого мы с Борисом Жемчуговым уже детально обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к твердому убеждению, что отключение этой линии вручную может иметь негативные последствия. Протяженность ЛЭП была достаточной, чтобы даже без нагрузки, только за счет возникающего при размыкании контактов емкостного тока линии повредить разъединитель. Об этом я как можно доходчивее рассказал Долишнюку, добавив, что начальник электроцеха ТЭЦ Донской В.А. также возражает против подобной операции. На полчаса нас оставили в покое – видно руководство советовалось друг с другом.
Затем снова вышел на связь Борис Михайлович и спросил у меня, будет ли обеспечена безопасность людей при операции с разъединителем. «Конечно, – ответил я, – операцию мог бы выполнить старший дежурный электромонтер дистанционно. Но я не могу дать такой команды своему персоналу». «Тогда я даю такую команду, – отрезал он, – выполняйте!» Почесав свои затылки, мы с начальником смены электроцеха глубоко вздохнули и, сделав соответствующие записи в своих оперативных журналах, передали вышестоящее указание на ОРУ – отключить злосчастную обесточенную линию вручную разъединителем! После чего сами приготовились к худшему. И наши опасения нас не обманули – через несколько минут моргнули лампы из-за посадки напряжения, и на всех трех щитах управления одновременно тревожным зуммером затрещала аварийная сигнализация.
Со злополучной ЛЭП напряжение было успешно снято, при этом разъединитель полностью разрушился от короткого замыкания. Соответствующая секция шинопроводов ОРУ на несколько секунд осталась без напряжения. Как и следовало ожидать, оба реактора и еще часть оборудования были остановлены своими защитами.
На этот раз нам не удалось остаться в стороне. Примерно через неделю появился удивительный приказ по заводу. В нем меня и моих подчиненных довольно витиевато обвинили в недостаточно принципиальном подходе к указаниям вышестоящего руководства, отсутствии должного анализа последствий своих действий, в итоге приведших к аварии. Мы с Борей Жемчуговым получили по строгому выговору и были лишены месячной премии. Выговоры получили также руководители ТЭЦ и электроцеха. Хорошо, хоть по партийной линии нас не наказали, а ведь могли бы. Моя работа на комбинате продолжалась уже седьмой год. Дневные смены чередовались с ночными дежурствами и наоборот. Все шло в штатном режиме. Работая по ночам, в минуты затишья мы нередко включали большой радиоприемник «Балтика», стоявший на приставном столике около рабочего места Ст. ДИС, и слушали новости, спортивные репортажи и музыку. Антенный вход приемника был подсоединен к одному из кабелей, приходивших сверху с ОРУ, и прием радиосигнала был вполне приличный. Вечером 20 июля 1969 года весь мир с нетерпением и тревогой следил за американским космическим кораблем Аполлон-11, который находился на окололунной орбите. Телеканалы большинства стран мира, кроме Китая и СССР, транслировали прямые передачи телевидения США из штаб-квартиры НАСА о полете астронавтов Аполлона-11 и предстоящей высадке человека на Луну. Заступив на дежурство 21 июля в 2 часа ночи (разница с Гринвичем составляла 8 часов), я сразу же включил приемник и настроился на радиостанцию «Голос Америки». Мы жадно ловили каждое слово диктора, мысленно представляя величественную картину лунного мира.
Вот капсула с двумя астронавтами отделилась от орбитального корабля и начала спуск на Луну. Напряжение достигло предела, миллионы людей во всем мире мысленно обращались к Всевышнему, моля о благополучной посадке смельчаков. И вот это великое событие свершилось. Около 4 часов утра по красноярскому времени (или в 20 час. 17 мин. по Гринвичу 20 июля) командир экипажа Нил Армстронг и пилот Эдвин Олдрин посадили лунный модуль корабля в юго-западном районе Моря Спокойствия. Все мы дружно зааплодировали и закричали «Ура! Человек на Луне!» И совсем неважно было, что не сбылись «пророческие» слова из советского шлягера «…мой Вася будет первым на Луне», все равно гордость за достижение человеческого разума переполняла нас. Через некоторое время диктор донес до нас слова Нила Армстронга, сказанные им когда он ступил на лунную поверхность: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для человечества».
До конца смены мы были под впечатлением этого великого события. Я взял длинный лист диаграммной бумаги и широким плакатным пером красными чернилами из прибора написал на нем крупными буквами: «Поздравляем всех с великим событием! Первый человек вступил на Луну!». Мои ребята прикрепили этот транспарант над входом в помещение главного щита управления. Счастливые мы сдали смену и уехали домой отдыхать. К сожалению, мой восторг не смогло разделить начальство. Уже к обеду по их команде плакат сняли. А жаль! Возможно, ими руководили те же мотивы «черной зависти», что и кремлевскими чинушами, которые лишили миллионы советских граждан удовольствия следить за прямым телевизионным репортажем о высадке первых людей на Луну. Количество показов: 8672 rating: 3.75 |
Сегодня
23 Апреля 2024 года Вторник Последние записи |
