Железногорск. Накопление опыта

Накопление опыта

После пуска АТЭЦ наша жизнь продолжалась в обычном ритме. С вводом объекта в эксплуатацию мы начали получать премиальные, что существенно пополнило наши холостяцкие кошельки. 

Остались позади самые напряженные и торжественные дни пуска комплекса, начались трудовые будни. Что дал пуск ядерного реактора АДЭ-2 сразу в энергетическом режиме? Первое – позволил утилизировать тепло, которое получается в реакторе при делении ядер урана-235, для выработки электрической и тепловой энергии. Второе – исключил сброс радиоактивной воды первого контура в реку Енисей, так как тепловая схема ТЭЦ была двухконтурной.

Первый период эксплуатации комплекса АДЭ-2 – АТЭЦ был особенно сложным и ответственным: в новом деле было много проблем, которые требовали правильного оперативного инженерного, а порой и научно обоснованного проектного решения. Достаточно сказать, что за первый год эксплуатации реактора произошло более 80 кратковременных остановок его работы (в последующие годы происходило в среднем шесть-семь кратковременных остановок в год). Подавляющее большинство остановок случалось из-за срабатывания аварийной защиты (АЗ) на самом реакторе, но были и остановки по причине неполадок на оборудовании АТЭЦ. Каждая кратковременная остановка ядерного реактора приводила к полному сбросу его мощности и «сваливанию» активной зоны реактора в «йодную яму».

Как известно, в ходе цепной ядерной реакции образуется целый спектр химических элементов. В частности, при делении ядер урана появляется изотоп йода-135, имеющий период полураспада около семи часов. Затем он переходит в ксенон-135, обладающий свойством активно поглощать нейтроны. Ксенон, в свою очередь, имеет период полураспада около девяти часов и постоянно присутствует в активной зоне реактора. Но при нормальной работе он частично выгорает под воздействием тех же нейтронов, поэтому практически количество ксенона сохраняется на одном уровне.
Но при снижении мощности реактора и соответственно ослаблении нейтронного потока количество ксенона (за счет того, что его выгорает меньше) увеличивается. Происходит так называемое «отравление реактора». При этом цепная реакция замедляется, реактор попадает в глубоко подкритичное состояние, известное под названием «йодной (или ксеноновой) ямы». И пока это состояние не пройдено, то есть пока избыток ксенона-135 не распадется, ядерная установка не может быть выведена на мощность. Обычно время выхода из «йодной ямы» составляет около 1,5 суток.

Самое пристальное внимание работе оборудования станции уделяли руководители горно-химического комбината. При этом они нередко действовали через голову наших непосредственных административных начальников, напрямую взаимодействуя с оперативным персоналом станции и отдавая ему конкретные указания.

Чаще всего с нами контактировал заместитель главного инженера комбината Б.М. Долишнюк, назначенный на эту должность в июле 1960 года и прибывший в Красноярск-26 из Челябинска-40. Он курировал реакторное производство, объекты водоснабжения и вентиляции, а также энергетику. Именно с ним мне больше всего приходилось общаться, в основном по телефону, в самых различных случаях. Практически любой пуск после кратковременной остановки шел под его личным контролем, особенно в первые месяцы работы. Борис Михайлович обычно разговаривал по телефону спокойно, всегда очень основательно, даже дотошно выпытывал интересовавшую его информацию, требовал четких ясных ответов на свои вопросы и совершенно не терпел никакого «шапкозакидательства». Если у меня вдруг возникали какие-то проблемы с оборудованием, и я не мог сразу внятно объяснить причины неполадок и свои действия по их устранению, он не «гнал волну», просил меня спокойно и быстрее разобраться в ситуации, после чего доложить ему. Такой подход мне очень импонировал, поскольку я совершенно не могу терпеть, «когда мне дышат в спину», говоря словами Владимира Высоцкого.

Однажды, заступив в понедельник на утреннюю смену, я приготовился к пусковым операциям, так как после 9 часов утра ожидался вывод реактора из очередной «йодной ямы». Приняв рапорта персонала, я, в свою очередь, доложил о готовности оборудования станции к пуску своим оперативным начальникам Олегу Карпову и Альберту Бадьину. В 9-00 на ЦТЩ позвонил Долишнюк Б.М., и я доложил ему о состоянии оборудования и готовности к пуску. «Хорошо, ­– сказал Борис Михайлович и продолжил, как бы рассуждая сам с собой, – сегодня ведь понедельник, а число какое, помнишь?» «Тринадцатое», – ответил я. «Да, пожалуй, лучше отложить подъем до завтра», – сказал зам. главного инженера и положил трубку. Через пару минут мне позвонил из «комнаты 15» (щит управления АДЭ-2) Олег Карпов и «обрадовал» – сегодня пуска не будет. Была ли это дань весьма распространенной примете или какие-то другие, неведомые мне соображения, сыграли здесь свою роль, но пускать реактор и турбины нам пришлось уже на следующий день. С этим руководителем мне еще не раз придется столкнуться в непростых ситуациях, о которых речь пойдет ниже.

Ещё в начале 1963 года главным инженером ГХК был назначен Мешков А.Г., который позднее, в ноябре 1965 года, стал директором комбината. За плечами у Александра Григорьевича был большой опыт работы в Челябинске-40. Здесь он начал свой трудовой путь сменным инженером на первом в стране промышленном уран-графитовом реакторе, стал заместителем главного инженера комбината «Маяк», а затем работал на Сибирском химкомбинате (Томск-7). Это был добрый, доступный и очень отзывчивый человек, что не так уж часто встречается среди больших руководителей. Судьба в дальнейшем еще много раз сводила меня с Александром Григорьевичем в самых разных местах. Мне он запомнился и как энергичный, цепкий, моментально оценивающий обстановку руководитель, не боящийся брать ответственность на себя.

Нередко он заходил в помещение щита управления и стоял в сторонке, не мешая нам и с интересом наблюдая за действиями оперативников. Лишь изредка он задавал какие-либо вопросы или прояснял непонятные ему моменты. При возникновении нестандартных ситуаций, что сразу чувствовалось по резким звукам аварийной сигнализации, он сразу настораживался и старался вникнуть в суть происходящего. Он донимал меня вопросами типа: «что случилось, расскажи мне подробнее, что будешь делать, чем я могу помочь»… Некоторые из руководителей станции в таких случаях предпочитали не задавать лишних вопросов, чтобы не создавать себе ненужных проблем. Александр Григорьевич же, наоборот всегда был готов включиться в работу и помочь чем-то, даже когда его об этом я не просил. И я воспринимал это совершенно нормально, как бы чувствуя за своей спиной поддержку старшего товарища.

Регламентом работы реактора АДЭ-2 была предусмотрена строгая координация режима подъема его мощности после кратковременных остановок с основными пусковыми операциями по всей технологической цепочке «реактор-турбогенераторы». Это требовало от оперативного персонала ТЭЦ четких и быстрых действий по запуску из состояния горячего или холодного резерва многочисленного тепломеханического оборудования. Как правило, персонал реакторного цеха старался провести вывод реактора из «йодной ямы» как можно быстрее в целях максимального сокращения его простоя и минимизации экономических потерь. При этом иногда приходилось «балансировать» на грани требований регламента.

Запомнился один из таких моментов, случившийся на первом году работы комплекса, когда еще не все наши турбоустановки были введены в эксплуатацию. Во время моего дежурства в ночной смене (с 02-00 до 08-00) персонал реакторного цеха готовился выводить реактор из очередной «йодной ямы». Мне позвонил начальник смены Олег Карпов и уточнил готовность оборудования ТЭЦ к подъему мощности. «Все нормально, – заверил я его, – готов к подъему температуры в контуре по обычной схеме». «Это хорошо, но ты на всякий случай подготовься и к более быстрому подъему», – «обрадовал» меня мой старший коллега.

Следуя инструкции, я доложил своему старшему оперативному начальнику Бадьину А.И. о готовящемся подъеме и получил от него «добро». Альберт Иванович с некоторых пор полностью передоверил мне всю тепломеханическую часть станции и старался без крайней необходимости не заходить на ЦТЩ во время пусковых операций, сосредоточившись на работе электротехнического оборудования. Отчасти это объяснялось его квалификацией инженера-электрика, не особо желавшего разбираться в тонкостях теплоэнергетики, а также простой житейской мудростью видавшего виды руководителя. Возможно, свою роль сыграл и конфликт, случившийся между нами. Однажды при ликвидации острой нестандартной ситуации он попытался неумело и некстати вмешаться в мои действия на щите управления, но получил жесткий и вполне обоснованный отпор с моей стороны.

Я отдал необходимые распоряжения начальнику смены турбинного цеха Алексею Минееву и вместе со своим помощником, операторам ЦТЩ Виктором Диденко, с головой окунулся в работу. Как ни покажется странным, мне нравилась напряженная атмосфера пусковых операций, когда не смолкая трещит коммутатор связи на столе, прыгают стрелки контрольно-измерительных приборов на панелях щита управления, перемигиваются зеленым и красным цветом лампочки ключей управления оборудованием. Время от времени резким диссонансом в монотонный звуковой фон помещения врываются звуки предупредительной и аварийной сигнализации, и мне нужно мгновенно оценить происходящее, быстро прореагировать на возникшую ситуацию, принять верное решение и отдать соответствующие указания подчиненному персоналу или самому выполнить необходимые операции. Это очень похоже на дирижирование большим оркестром, только вместо музыкантов выступает оперативный персонал на своих рабочих местах, а в качестве дирижера – я, дежурный инженер станции по тепловой части.

Так было и на этот раз. Реактор медленно выползал из «йодной ямы», вот он уже вышел на МКУ, и температура в первом контуре начала стремительно повышаться. Слегка сдерживая её сбросом тепла на концевые холодильники, мы одновременно готовили к пуску две турбины. 

«Как дела, – поинтересовался по телефону Олег, – ты уже готов принимать пар? Мне нужно выходить на следующую ступеньку мощности». «Давай, давай, – ответил я, – обе турбины уже стоят на валоповороте, возьму первый пар на их прогрев». Очень скоро давление в барабанах-сепараторах возросло до рабочего, машинисты турбин занялись привычным делом по разогреву и выводу на холостые обороты своих турбоустановок, а я включил автоматический сброс излишков пара на технологические конденсаторы (ТК) и собрался сделать себе небольшой перекур. Но не тут-то было – температура в первом контуре и давление пара в системе, не остановившись на номинальных параметрах, продолжили медленно повышаться.

«Не понял, ты уже вышел на свою ступеньку?», - позвонил я Олегу. «Выйти-то, я вышел, но останавливаться мне сейчас на ней никак нельзя. Реактивности совсем мало, и надо идти дальше, иначе я снова «свалюсь», – ответил мне мой старший коллега. - Давай, Валера, выручай, принимай пара, сколько сможешь». Я понимал, что Олег, дабы избежать неприятностей с очередной остановкой реактора, идет на риск, выходя за рамки требований регламента. Не скажу, что его просьба доставила мне много радости. Но если я ему сейчас не помогу, то реактор все равно будет остановлен аварийной защитой. В этом случае, как говорится, мы «поменяем шило на мыло».

Потрудиться и попотеть в эту смену мне и моему персоналу пришлось на славу. Все четыре ТК работали на пределе, сжевывая большое количество пара; было введено в работу все, что могло в какой-то мере способствовать приему тепла от быстро набиравшего мощность реактора. Случись в этот момент сбой на любом, даже второстепенном оборудовании, не избежать бы нам аварийной остановки. Но, слава Богу, мне и моим ребятам хватило спокойствия и уверенности в своих силах, чтобы справиться с этой, прямо скажу, экстремальной задачей. Удача нам сопутствовала. Мы дали возможность реакторщикам вывести свой аппарат на требуемый уровень мощности без включенных в работу турбин, что, в общем-то, было серьезным отклонением от регламента. Перевели все мы дух лишь, когда оба турбогенератора один за другим были синхронизированы персоналом ЦЩУ с энергосистемой и оперативно приняли на себя необходимую нагрузку. Пронесло! Позже мы с Олегом Карповым иногда вспоминали этот случай, но повторять его нам больше, к счастью, не пришлось.

Хорошо запомнились мне две экскурсии работников АТЭЦ на крупнейшие энергетические объекты края: действующую Назаровскую ГРЭС и строящуюся Красноярскую ГЭС.

Назаровская ГРЭС, первенец КАТЭКа, расположена вблизи разведанных месторождений канско-ачинских углей.  В ноябре 1961 года она была пущена в эксплуатацию.  Станция возводилась как флагман тепловой энергетики Красноярского края. Установленная электрическая мощность станции - 1313 МВт, тепловая мощность - 775 Гкал/ч. Состав оборудования: шесть энергоблоков с установленной электрической мощностью 135 МВт (каждый) и установленной тепловой мощностью 145 Гкал/час (каждый) и седьмой энергоблок с установленной мощностью 489 МВт. ГРЭС расположена на левом берегу притока Оби — Чулыма, вода которой используется в целях её охлаждения.

Мы с интересом осмотрели главные производственные цеха станции, прослушали рассказ местного специалиста об истории и перспективах дальнейшего строительства ГРЭС, получили ответы на интересовавшие нас, как энергетиков, вопросы. Станция произвела на нас хорошее впечатление. 

По окончании экскурсии мы собрались на берегу Чулыма на короткий отдых перед обратной дорогой. Неожиданно раздались возгласы: «Лось, смотрите, лось плывет!» По течению реки мимо нас сносило лося с огромными ветвистыми рогами. Лось боролся с течением, пытаясь приблизится к противоположному правому берегу Чулыма. Наконец ему удалось подобраться к довольно крутому берегу и он попытался вылезти из воды. 

Вдоль берега, почти рядом с водой, проходил какой-тот забор с колючей проволкой высотой не менее метра, за ним было пустое поле. После нескольких неудачных попыток выбраться из воды, лось собрался с силами и, оттолкнувшись от узкой и вязкой полоски берега, в грациозном прыжке перемахнул через эту преграду и двинулся  вверх по полю. Громким свистом и аплодисментами мы приветствовали эту победу красивого и мощного животного над водной стихией.

В следующий раз мы посетили стройку Красноярской ГЭС и город гидростроителей Дивногорск. 

Красноярская ГЭС имени 50-летия СССР построена на реке Енисее в 2380 километрах от устья, в 27 км выше по течению от Красноярска, вблизи города Дивногорска Красноярского края. Это первая гидроэлектростанция на Енисее, одна из самых экономичных электростанций в стране. По установленной мощности (6000 МВт) она занимает второе место в России. В процессе возведения Красноярской ГЭС было переработано 9450 кубометров мягких грунтов, вынуто 6400 тысячи кубометров скальной породы, уложено 5785 тысяч кубометров бетона, смонтировано 118 тысяч тонн металлических конструкций. В возведении станции и города Дивногорска приняло участие около 100 тысяч человек.

Мы прибыли на берега Енисея, когда он уже был перекрыт, воды реки были направлены через обводное русло, а в котловане будущей ГЭС полным ходом велись строительные работы. С высоты смотровой площадки нашему взору открылась обширная панорама грандиозной стройки. Кубометры бетона, тонны металлоконструкций, километры деревянной и щитовой опалубки, движущиеся краны и механизмы, десятки и сотни работающих внизу людей — всё это сливалось в единую картину грандиозного наступления на запертые в этих горах мощные силы природы, которые необходимо было разбудить и заставить служить человеку. Уезжали мы со стройки под сильным впечатлением увиденного, не догадываясь о  какой-либо будущей связи этой электростанции с нашей работой на АТЭЦ.

Количество показов: 7901
rating:  3.35