Железногорск. Начало пути

Начало трудового пути

Весной 1962 года нас, группу будущих выпускников Томского политехнического института, пригласили в деканат на беседу с незнакомым солидным товарищем, представившемся кадровиком одного из оборонных союзных министерств. Разговор был достаточно кратким: «Я внимательно познакомился с вашими документами – вы нам подходите! Хотите поехать на интересную работу с хорошей перспективой?». «А кто же не хочет?» – сказали мы. «Тогда выбирайте куда поедете» – предложил кадровик и назвал несколько городов, в том числе: Заозерный, Красноярск-26, Красноярск-45, Томск-7, Ангарск.

Каждый из нас выбрал наугад по 2-3 города. Но судьбе было угодно отправить меня именно в закрытый город Железногорск. Город был расположен в 64 километрах севернее Красноярска. Официально он назывался – «Красноярск-26», но красноярцы именовали его по-своему: «Девятка», «Соцгород», позднее – «Атомград». Уже через пару недель (еще за месяц до защиты диплома) мы с моим товарищем по студенческой группе Юрием Фроловым держали в руках направления на работу в «некий п/я…, в распоряжение тов. Зайцева С.И.» Так я попал на Горно-химический комбинат Министерства среднего машиностроения СССР, где мне довелось ударно потрудиться целых девять лет.

Историческая справка. В августе 1945 года (сразу после американских атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки) Постановлением Председателя ГКО в Советском Союзе создается Специальный комитет для организации работ по проблемам урана, плутония и ядерного оружия, который возглавил нарком внутренних дел Л.П. Берия.
25 декабря 1946 года в Лаборатории №2 на экспериментальном реакторе Ф-1 была осуществлена самоподдерживающаяся ядерная цепная реакция.
19 июня 1948 года на комбинате №817 (ныне ПО «Маяк» г. Озерск) был введен в эксплуатацию первый в СССР промышленный ядерный реактор, на котором был наработан плутоний для первой советской ядерной бомбы. А через год, в августе 1949 года на Семипалатинском полигоне состоялись её испытания. Испытания плутониевой бомбы прошли успешно, и это стало основанием для развертывания работ по строительству предприятий атомной промышленности.
Начинается холодная война, и советское руководство принимает решение построить производство ядерных оружейных материалов в надежном скальном укрытии, которое способно было бы защитить от ядерного удара.
29 октября 1949 года Совет Министров СССР принял Постановление о создании производства для наработки оружейного плутония в подземных условиях. 26 февраля 1950 года Л.П. Берия направил И.В. Сталину письмо на утверждение проекта постановления Совета Министров СССР о строительстве комбината № 815 на правом берегу Енисея ниже Красноярска. Именно это предприятие и стало впоследствии именоваться Горно-химическим комбинатом (ГХК).

Меня с моим товарищем, как молодых специалистов-энергетиков, определили инженерами в формирующуюся службу эксплуатации строящейся АТЭЦ ГХК, поселили в общежитии и назначили каждому оклад в 120 рублей, что по тем временам для холостяков можно было считать вполне приемлемой зарплатой. Нам пришелся по душе молодой социалистический город, окруженный красивыми сопками и сибирской тайгой, жить в нем было одно удовольствие.

На работу мы ездили на электричке, посадка в которую осуществлялась по пропускам. Электричка выходила из города и, делая одну остановку на «платформе 33», следовала по берегу Енисея. Дойдя до объекта, она заходила через портал прямо в «гору» (так мы называли свой подземный комбинат, расположенный в толще скалы), проскакивала несколько сотен метров по туннелю, чем-то напоминавшему метро, и высаживала нас на перроне. Дальше мы дружными кучками расходились по своим предприятиям. Попасть внутрь «горы» можно было также по так называемому «людскому ходку», шедшему параллельно основному туннелю. Им мы пользовались, когда надо было приехать на работу или уехать домой, не дожидаясь электричек, ходивших строго по расписанию. До КПП на входе в «гору» мы из города могли доехать на автобусе.

Горно-химический комбинат – уникальное подземное предприятие, не имеющее аналогов в мировой практике. Отдельные подземные камеры имеют большие размеры (до 100 м в высоту и 50 м в ширину) и значительный разброс по высоте: от объектов, расположенных ниже дна Енисея, до объектов, находящихся на 100 метров выше.

Когда мы появились на комбинате, строительство подземных сооружений еще продолжалось. Военные строители действовали буровзрывным способом, порода в вагонетках шахтными аккумуляторными электровозами, которые мы про себя называли «атомовозами», вывозилась на берег Енисея или через стволы шахтными подъемниками транспортировалась наверх горы, где высыпалась в глубокие распадки. «Полка» вдоль правого берега Енисея, где проложены железная и автомобильная дороги, как раз и была образована породой, вывезенной из недр горы.

Наша ТЭЦ являлась подразделением реакторного завода «А», официально называемого Гидрометаллургическим заводом (ГМЗ). Теплоэнергетическое оборудование располагалась в выработках, которые были построены для размещения в них ТЭЦ, первоначально проектировавшейся для работы на каменном угле и призванной обеспечивать электроэнергией подземные объекты комбината. Позднее ТЭЦ была перепроектирована для работы в замкнутом цикле с энергетическим реактором АДЭ-2 и должна была после запуска обеспечивать теплом город (в зимний период до 400 Гкал/час), а также выдавать до 200 мегаватт электрической мощности в общую систему энергоснабжения комбината. К моменту нашего приезда строительно-монтажные работы на оборудовании велись полным ходом.

Первым моим рабочим местом стала бойлерная установка турбинного цеха, временно задействованная от резервного парового котла ПК-23, работавшего на мазуте. На работе мы изучали проектную и техническую документацию по станции. Периодически руководство нам поручало курирование отдельных монтажных работ. В этой связи мне вспоминается мое первое «боевое крещение». В течение нескольких дней я периодически осуществлял контроль за монтажными и сварочными работами на протяженном участке сбросных трубопроводов охлаждающей воды от специальных теплообменников – технологических конденсаторов (ТК) и концевых холодильников (КХ).

Согласно тепловой схеме ТЭЦ, циркулирующая в замкнутом «первом контуре» вода после ядерного реактора с температурой 180^оС поступает в парогенераторы «второго контура», большая часть пара из которых подается на турбогенераторы для выработки электрической энергии, а другая часть – используется для нагрева сетевой воды, идущей на отопление города. Во время пуска и в переходных режимах работы реактора и турбогенераторов возникает необходимость экстренного, а также дополнительного съема тепла с первого контура, что и обеспечивается этими теплообменниками за счет проточной енисейской воды (по сути разомкнутым «третьим контуром»).

К своему поручению я отнесся со всей серьезностью и ответственностью, но когда пришло время принимать от монтажников работу, чуть было не попался на их нехитрую уловку. В технологическом тоннеле, где были смонтированы трубопроводы, поставленные на гидроиспытание (опрессовку) под давление воды около 4 атм., я проверил по всей длине, как то требовалось по документации, отсутствие течей и отпотевания на сварочных швах. В тоннеле было слабое освещение, пришлось использовать переноску. Но уже в самом конце я обратил внимание на подозрительно застывшую стрелку контрольного манометра, установленного на штуцере трубы. Мои подозрения подтвердились, манометр оказался неисправным. Когда его по моей просьбе заменили, давление оказалось гораздо ниже требуемого, а при подъеме его до нормы проявились дефекты на нескольких сварных швах. Монтажники извинились и быстро исправили положение. Правда, я так и не понял, специально пошутили они над «зеленым инженером» или на самом деле схалтурили. Но случай этот я запомнил надолго.

Через пару месяцев мы с моим другом решили сходить на прием к начальнику ТЭЦ Сажину Н.А. с просьбой прибавки к окладу (как мы выяснили, у нас двоих оклады были минимальными). Николай Александрович принял нас радушно, поинтересовался нашими планами на будущее и пожелал успехов в работе. Услышав нашу просьбу о прибавке, он спросил: – «А зачем вам холостякам такие деньги? Запомните, деньги развращают людей!» Мы как-то растерялись и не нашли, что возразить, а потому «несолоно хлебавши» отправились к себе в общежитие, чтобы за бутылочкой недорогого 3-х звездочного коньяка (по цене 4 руб. 25 коп.) сгладить негативное впечатление от беседы с шефом, отнюдь неплохим человеком. Тем не менее, через месяц наши оклады сравняли с окладами других инженеров, и мы стали получать «бешеные деньги» – 140 рублей в месяц, которые к нашему вящему удовольствию совсем не развратили нас, а лишь придали больше уверенности в своих возможностях.

Через какое-то время я начал работать посменно. Нередко, выбрав свободную минуту в вечернюю или ночную смену, я отправлялся изучать ближайшие окрестности в строящейся части подземного комбината, куда еще был свободный проход. Мне нравилось бродить в тишине и при тусклом свете аварийного освещения по пустым туннелям и выработкам, представляя, что же здесь будет через некоторое время. Сознаюсь, иногда бывало жутковато, но моя любознательность брала верх, и я продолжал свои вылазки. Однажды, гуляя по туннелю с рельсами, через несколько сотен метров я наткнулся на закрытые ворота одного из технологических порталов. В другой раз я вышел к огромной выработке и поразился её грандиозности – оказалось, что это была шахта (камера) нашего будущего реактора АДЭ-2, в которой велись строительные работы. Впечатления были, конечно, колоссальные. Посудите сами – только выработка скальных пород под шахту реактора составила более ста тысяч кубических метров.

Тем временем продолжалось и строительство объектов ТЭЦ. Нас, несколько человек, уже назначенных начальниками смен турбинного цеха, зимой отправили в командировку в Томск-7 (Северск) на родственное предприятие – Сибирский химкомбинат, где мы прошли двухмесячную практику на действующей Сибирской АЭС.

Эта станция была второй после Обнинской АЭС и первой промышленной атомной электростанцией в стране. Она также как наша будущая АТЭЦ работала в замкнутом цикле двухцелевых ядерных реакторов. Первый двухцелевой> реактор ЭИ-2 здесь был запущен в эксплуатацию в декабре 1958 года. Вначале первая очередь станции (ЭС-1) имела мощность 100 МВт, в 1961 году был введён в эксплуатацию реактор типа АДЭ, производивший плутоний, электроэнергию и тепло. Впоследствии в строй вошли еще два реактора АДЭ, и мощность станции была доведена до 600 МВт. На ЭС-1 были установлены такие же турбоустановки что и у нас – двухцилиндровые конденсационные турбины, в качестве которых использовались цилиндры низкого давления (ЦНД) от турбины К-100-90 ХТГЗ.

Тогда у наших томских соседей мы получили полезный опыт эксплуатации различного теплосилового оборудования. А в качестве экзотики запомнилась достаточно экстремальная работа внутри охлаждающих градирен, которых, кстати, не было у нас. Балансируя на скользких металлических ступенях винтовой лестницы в условиях 100%-ной влажности, мы длинными пиками сбивали вниз большие куски льда, образовавшиеся на внутренних конструкциях градирни. Подобная работа, конечно, граничила с явным пренебрежением правилами техники безопасности, однако мы стоически справлялись с этим поручением, получая при этом немалую дозу адреналина.

                       

На пусковом объекте

По возвращении на родное предприятие мы с головой окунулись в напряженную атмосферу строительно-монтажных и пусконаладочных работ. На наших глазах и при нашем непосредственном участии вершилось дело государственной важности, и мы чувствовали себя частичкой этого большого и сложного механизма, работавшего на укрепление оборонного могущества Страны Советов.

Горно-химический комбинат был построен для производства оружейного плутония в промышленных реакторах и его извлечению на радиохимическом заводе. Плутоний-239 образуется в реакторах при облучении нейтронами урана-238. Для достижения этой цели были разработаны промышленные реакторы серии “АД” - самые мощные в то время в СССР. Реакторы уран-графитовые, канального типа с водяным охлаждением. В качестве ядерного топлива использовались рабочие блоки цилиндрической формы из природного урана.
В августе 1958 года был произведен физический пуск первого реактора АД, а 7 сентября реактор был выведен на проектный уровень мощности.
Второй промышленный реактор был запущен в июле 1961 года. Первоначально предполагалось, что этот реактор будет работать в проточном режиме, как и первый реактор АД, т.е. со сбросом охлаждающей воды в реку Енисей. Однако, после пуска в 1954 году первой в мире атомной электростанции в г. Обнинске, руководством Минсредмаша было принято решение перепроектировать реактор для работы в двухцелевом режиме: для наработки плутония и выработки электрической энергии. Отсюда в названии реактора появилась буква “Э” (энергетический), и реактор стал называться “реактор АДЭ-1”. Для осуществления этого решения пришлось применить много новых конструкторских разработок. В то время среди специалистов-атомщиков господствовало мнение, что реактор сначала нужно пускать в проточном режиме, а затем переводить в энергетический, т.е. на замкнутый контур.
По ряду причин реактор АДЭ-1 так и не был переведен в двухцелевой режим, и до сентября 1992 года, т.е. до вывода из эксплуатации, работал со сбросом охлаждающей воды в реку Енисей.

Да, это было славное время! Энтузиазм у нас хлестал через край. Нередко, сдав свою смену, мы оставались на вторую, чтобы помочь своим коллегам, так как операции по пуску и наладке оборудования длились по много часов. Сходив в столовую, которая располагалась здесь же «в горе» рядом с поликлиникой, мы возвращались и, «засучив рукава» снова принимались за работу. Помню, когда пускали оборудование насосной, где были установлены главные циркуляционные насосы (ГЦН), обеспечивавшие проток воды первого контура через реактор, то один из начальников смен даже оставался несколько раз ночевать здесь же в подсобном помещении. И надо учесть, что при этом нам никто не платил никаких сверхурочных. Мы добровольно шли на эти «жертвы», нам было интересно так работать.

В один из таких напряженных дней на комбинат приехал с инспекцией первый заместитель министра среднего машиностроения СССР Чурин А.И. с группой специалистов. Александр Иванович Чурин пришел в атомную отрасль в 1946 году и прошел директорскую школу на трех крупных комбинатах в городах Новоуральск, Озерск и Северск. Уже с первого взгляда он создавал впечатление сильного, уверенного и достаточно жесткого руководителя.

Энергичными шагами, не оглядываясь на слегка отстающую от него разномастную группу сопровождающих, в которую входили работники комбината, проектировщики, строители и монтажники, он обходил производственные помещения ТЭЦ, где еще велись монтажные и наладочные работы, часто останавливался, чтобы обсудить какой-то заинтересовавший его вопрос. Естественно, руководители станции (Сажин Н.А., Никиташин В.И. и др.) тоже были рядом с ним. Неподалеку, стараясь особо не мозолить глаза начальству, держался и я, начальник смены турбинного цеха, находившийся в это время на дежурстве.

Обходя деаэраторную этажерку, на одной из верхних отметок замминистра обратил внимание на какие-то дефекты в изоляции корпусов барботеров, больших сосудов, предназначенных для аварийного сброса пара при повышении давления в барабанах-сепараторах выше допустимой нормы. Под руку попался запыхавшийся от быстрого подъема по лестничной клетке один из руководителей-монтажников, которому Чурин и адресовал свои упреки. Оправдываясь перед большим руководителем, тот от волнения оговорился, назвав это оборудование деаэратором. «Эх, ты, нача-а-льничек, – насмешливо протянул Чурин, – деаэраторы находятся двумя отметками ниже. Сходи, полюбуйся на них, а здесь – чтоб завтра же был полный порядок».

Спустившись снова в машинный зал, вся группа остановились на площадке около одного из турбогенераторов. Установленные у нас электрогенераторы производства ленинградского завода «Электросила», имели по проекту водородное охлаждение. Герметичность корпуса обеспечивалась специальными концевыми масляными уплотнениями, расположенными в местах выхода вращающегося вала ротора генератора из корпуса. В случае каких-либо нарушений в работе концевых уплотнений, была высока вероятность утечки водорода из корпуса в машинный зал, что в подземных условиях представляло повышенную пожаро- и взрывоопасность. Подобная ситуация беспокоила всех и, в первую очередь нас, эксплуатационников.

В беседе со специалистами, среди которых был и академик Александров А.П., возглавлявший Институт атомной энергии им. И.В. Курчатова (в то время организацию Минсредмаша), Александр Иванович снова вернулся к вопросу возможной замены водорода на другой газ. Это мог быть, например, азот или инертные газы, такие как гелий. «Азот имеет низкую удельную теплоемкость, а гелий – это, наверное, слишком дорогое удовольствие, ведь его понадобится много», – заметил кто-то из группы сопровождающих. «Гелия у вас будет достаточно, не беспокойтесь», – уверенно ответил Чурин. Именно в это время по инициативе академика Александрова в ИАЭ им. И. В. Курчатова создавалась крупнейшая в СССР установка по сжижению гелия. «Кстати, давайте спросим у академика, какая теплоемкость у гелия», – с легкой иронией обратился он к стоящему несколько поодаль Александрову А.П.

Все смущенно притихли. Анатолий Петрович мужественно выдержал небольшую паузу, пожевал губами и, криво усмехнувшись, негромко ответил вышестоящему руководителю: «Я что должен помнить все эти вещи, их можно посмотреть в любом справочнике». «Ладно, академик…», – недовольно махнул рукой замминистра, и быстро двинулся дальше, увлекая за собой сопровождающих лиц. В итоге было принято решение об отказе от водорода и переводе системы охлаждения генераторов на азот, что ухудшало условия работы данного оборудования, зато повышало пожарную безопасность.

АТЭЦ – сложный энергетический комплекс, расположенный под землей. Такое расположение накладывало повышенные требования к эксплуатационному персоналу по обеспечению технической и пожарной безопасности. Кстати, пожар на нашем пусковом объекте все-таки случился, и достаточно серьезный. Однажды ночью возник очаг возгорания в одной из кабельных шахт неподалеку от центральных щитов управления. Причиной, скорее всего, стали проводившиеся неподалеку сварочные работы. Поскольку автоматические системы пожаротушения находились еще в монтаже, не были еще загерметизированы все кабельные проходки между соседними помещениями, масштабы повреждений оказались достаточно большими. Часть силовых и контрольных кабелей пришлось восстанавливать заново, что естественно сказалось на сроках запуска оборудования. После этого еще в течение достаточного долгого времени персонал вынужден был мириться с запахом гари, несмотря на достаточно хорошую вентиляцию всех подземных помещений.

Не работой единою жив человек

Как я уже писал, проживали мы в общежитии квартирного типа. Мне и четверым моим коллегам досталась т.н. полуторная квартира. В маленькой комнате поселился я и Виктор Кулашкин, в большой – трое ребят, прибывших из Медногорска, после окончания ПТУ: Василий Горохов, Федя Игишев и Славик.  Мои товарищи по общежитию оказались порядочными людьми и скромными тружениками. Федор и Славик работали на поверхности в резервной котельной,  Виктор и Василий – под землей, в других подразделениях комбината. Мне очень импонировало желание Васи Горохова получить высшее образование, и я поддерживал его в этом. Через год он покинул нас и поступил в Красноярский политехнический институт, который успешно окончил.

Я по-прежнему дружил с книгой – у меня даже здесь в общежитии была небольшая библиотека. Ну и, конечно, в наших комнатах постоянно звучала музыка из кассетного магнитофона «Днепр» и радиоприемника «Спидола».

Когда нам становилось особенно тоскливо, мы с Юрой Фроловым, проживавшим в этом же общежитии, отправлялись на «большую землю», т.е. выезжали в Красноярск. В те годы нам даже в большом краевом центре казалось скучно и однообразно – по музеям мы не ходили, иногда заглядывали в театр, но чаще в какой-либо ресторан и «культурно просвещались». Бывало, возвращались домой в свой закрытый город поздним вечером «очень навеселе», испытывая определенные проблемы с проходом через КПП-1 ввиду состояния своего здоровья и внешнего вида.

Похоже, что любовью к алкоголю грешили не мы одни. Вспоминается случай, когда я летом 1963 года направлялся в своё общежитие после вечернего киносеанса. Недалеко от дома в вечерних сумерках увидел лежащего около тротуара пьяного незнакомого парня, на вид моего ровесника. Я поднял его с земли, растормошил и попытался выяснить, где он живет, чтобы отвести его домой. Но парень был в таком плачевном состоянии, что кроме просьбы «не бить его» ничего вымолвить не смог. Чувство жалости к нему и моя совесть не позволили мне оставить его на месте. Я «приволок» его в наше общежитие, уложил прямо в одежде на свою койку, а сам отправился на электричку – у меня была ночная смена.

Утром, когда я приехал с комбината, мои друзья рассказали, что мой незнакомец, проснувшись был чрезвычайно удивлен своим местонахождением. Ему сказали, что подобрал его на улице и привел сюда Валерка, наверное, его знакомый. 

– Не знаю я никакого Валерку, – пробурчал слегка протрезвевший парень, – но все равно передайте ему от меня спасибо.

Находили мы время и для спортивных занятий у себя в городе – волейбол, футбол и настольный теннис были лично мне интересны, именно этими народными видами спорта я увлекался еще с института. Я с удовольствием играл в футбольной команде нашей ТЭЦ, где выполнял функции стража ворот. Участвовал в соревнованиях по настольному теннису и достиг здесь успехов. Уже позже, обзаведясь семьей, я привью любовь к настольному теннису своей дочери, которая, как и положено, превзойдет своего учителя в этом виде спорта. И, конечно, мы регулярно следили за спортивными событиями в стране и мире.

Весной 1963 года в Стокгольме одновременно проходили 30-й чемпионат мира и 41-й чемпионат Европы по хоккею с шайбой. Поздним вечером 17 марта мы у себя в общежитии слушали по приемнику репортаж Николая Озерова о матче последнего тура «Канада-СССР» и, конечно, отчаянно болели за наших хоккеистов.

Турнирная таблица перед последним туром представляла собой настоящую головоломку. Нам требовалось не просто победить в последней игре канадцев, а победить с определенным счетом! Выигрыш 1:0 - и мы чемпионы. Если 2:1, то будет дополнительный матч за золото со сборной Швеции. Счет 3:2 и 4:3 оказывался не победой, а поражением - шведы выходили на 1 место по разнице шайб, где в зачет шли не все матчи, а лишь некоторые. Нужно было выиграть с разницей в две шайбы. 

Идут последние секунды матча. Счет 4:2 в нашу пользу. Канадцы снимают вратаря, заменяя шестым полевым игроком. Одно за другим следуют вбрасывания шайбы у наших ворот. Напряжение колоссальное. Николай Озеров своим звонким срывающимся голосом доводит нас до предела. У всех слушателей перехватывает дыхание. «Ух-х-х! Выстояли!!!» 

В третий раз наша сборная повезет домой золотые медали. Через некоторое время начинается церемония награждения. Звучит Гимн Советского Союза – мы включаем «Спидолу» на полную громкость, несмотря на то, что уже далеко за полночь, и, стоя, поём гимн со слезами радости на глазах. Такое не забывается никогда.

В мае 1963 года профком выделил мне турпутевку на Северный Кавказ по 29-му туристическому маршруту. Прилетев из Красноярска в Минводы, я поездом добрался до города Хадыженска, где была исходная точка маршрута. Здесь на турбазе сформировали группу туристов, провели с нами пробный выход на 20 км, после которого отсеяли несколько человек по состоянию здоровья. На следующий день наша группа в сопровождении симпатичного инструктора Аслана отправилась через отроги Кавказского хребта в  конечную точку маршрута на берегу Черного моря – пос. Аше Лазаревского района Сочи. Здесь мы отдыхали девять дней, купались в море, ездили в Сочи, наслаждались общением с друзьями и подругами. Это было мое первое, но далеко не последнее посещение прекрасного города-курорта. За четырехдневный переход по горам, наполненный небольшими приключениями и оказавшийся довольно трудным, каждый из нас получил удостоверение и знак «Турист СССР», которым я, кстати, весьма горжусь (см. подробный отчет). 

И вновь трудовые будни

Заканчивался 1963 год. На завершающем этапе пусконаладочных работ, как на основном объекте, реакторе АДЭ-2, так и на станции, круглосуточно посменно трудилось более трехсот человек. Монтажники, наладчики и эксплуатационники: ремонтный и оперативный персонал работали слаженно и четко, движимые общей целью – ввести в строй первый и единственный в мире подземный энергетический ядерный реактор и атомную ТЭЦ.

Первым директором ГМЗ (реакторного завода «А») был Муравьев Валентин Павлович. Он приехал из Челябинска-40, где работал начальником такого же завода, но расположенного на поверхности земли. Реакторный цех (АДЭ-2) в это время возглавлял Луконин Николай Федорович. Оба они были крупными специалистами своего дела, талантливыми руководителями и замечательными людьми, волею судьбы оказавшими в дальнейшем серьезное влияние на мою жизнь.

Наступили последние дни 1963 года. Реактор АДЭ-2 был подготовлен к началу загрузки топлива. 25 декабря в торжественной обстановке директор ГХК Степан Иванович Зайцев загрузил в технологический канал (ТК) первый рабочий урановый блок. При дальнейшей загрузке ТК к вечеру этого же дня была достигнута критическая масса, и приборы зарегистрировали начало цепной реакции в активной зоне реактора. Персонал смены №3 (начальник смены Белянин Л.А., старший инженер управления реактором Антипьев В.В.) вывели реактор на минимально-контролируемый уровень мощности (МКУ). Физический пуск реактора АДЭ-2 состоялся! Началась трудовая биография уникального подземного ядерного энергетического реактора. В дальнейшем были определены основные физические характеристики и параметры работы реактора, после чего продолжилась загрузка топлива.

В это же время кипела работа и во всех подразделениях нашей ТЭЦ. Завершались последние предпусковые операции на многочисленном тепломеханическом и электрическом оборудовании станции, велась наладка систем автоматики и КИП, заканчивалась подготовка к пуску двух первых турбоустановок.

Продолжалось формирование и укрепление оперативного персонала дежурных смен. Было образовано 5 смен, работавших по 6-часовому графику. Я к этому моменту уже «дослужился» до дежурного инженера станции по тепловой части (ДИС) и оказался в смене №4. Мое рабочее место находилось на центральном технологическом щите управления (ЦТЩ), откуда осуществлялось управление всеми технологическими системами второго контура, основным и вспомогательным оборудованием турбинного цеха (парогенераторы, барабаны-сепараторы, турбоустановки, деаэраторы и т.п.), а также системами аварийного расхолаживания реактора. Моим вышестоящим руководителем в смене или старшим дежурным инженером станции (Ст. ДИС) стал Бадьин Альберт Иванович, инженер-электрик по специальности, уже имевший опыт работы на тепловых электростанциях в нашей отрасли. Его рабочим местом был соседний главный щит управления (ГЩУ), откуда осуществлялись контроль и  управление всей электрической частью АТЭЦ: генераторами, подземными комплектными распределительными устройствами (КРУ-6/0,4 кВ) и открытым распределительным устройством (ОРУ-110/330 кВ), расположенным сверху на «горе». Рядом находилась еще одна щитовая, где было сосредоточено управление двумя группами главных циркуляционных насосов (ГЦН), обеспечивавшими прокачку воды по замкнутому контуру на нашем реакторе АДЭ-2, работавшем в тандеме с АТЭЦ, и подачу охлаждающей воды из Енисея на второй реактор АДЭ-1, работавший в разомкнутом цикле на проток. Все щитовые располагались в одном большом помещении, разделенном лишь перегородками, так что если где-то срабатывала громкая аварийная сигнализация, её можно было услышать на всех щитах управления.

Поскольку наша ТЭЦ являлась, по сути, «энергетическим хвостом» промышленного плутониевого реактора, в оперативном отношении мы подчинялись начальникам смен реакторного цеха. Мне довелось работать с моим коллегой, начальником смены №4 завода Карповым Олегом Владимировичем, с которым у меня сразу сложились нормальные деловые отношения. Мы находили полное понимание в решении производственных задач в самых сложных и аварийных ситуациях, которые возникали достаточно часто, особенно в пусковой период. Забегая вперед скажу, что нам с Олегом Карповым придется в дальнейшем плодотворно поработать и на другой атомной электростанции. Но это будет уже в начале 70-х годов, а сейчас здесь, на подземном заводе, надежно защищенном от январской сибирской стужи многометровой скалой, продолжалась горячая пусковая пора.

Уже 11 января 1964 года был произведен перевод водоснабжения реактора в режим циркуляции с включением главных циркуляционных насосов. После отладки системы расхода, выполнения необходимых проверок и готовности всех систем к пуску начался поэтапный вывод реактора на мощность и подготовка комплекса к энергетическому пуску. 25 января 1964 года реактор был выведен на первую ступень мощности.

Для нас, эксплуатационников ТЭЦ, начался самый ответственный период. Практически все основное и вспомогательное оборудование первого и второго контуров, предназначенное обеспечивать бесперебойный отвод тепла от реактора, к этому моменту было введено в работу. Парогенераторы начали вырабатывать пар, который большей частью сбрасывался в технологические конденсаторы. Небольшое количество пара направлялось на турбоустановку №1, на которой начались пусковые операции. Однако этот сложный агрегат, состоящий из собственно конденсационной паровой турбины, электрического турбогенератора и возбудителя турбогенератора, расположенных на одном валу, а также большого числа вспомогательных систем (смазки, охлаждения, эжекторов, уплотнений и т.д.) оказался для нас «крепким орешком». В течение нескольких дней нам не удавалось вывести турбину на холостой ход (3000 об/мин.)

Пуск турбины из холодного состояния – это многогранный процесс, осуществляемый в строгой последовательности операций, обычно начинающийся с запуска в работу вспомогательных и дренажных систем, прогрева трубопроводов, проверки системы аварийной защиты и т.п. После включения специального валоповоротного устройства (ВПУ) на малых оборотах производится прогрев турбины паром и постепенное увеличение числа оборотов ротора до рабочего.
Большинство конденсационных турбин отечественного производства имеют «гибкий ро­тор», т. е. ротор, критическое число оборотов которого лежит ниже рабо­чего числа оборотов. При достиже­нии этих оборотов ротор турбины испытывает сильную вибрацию, по­скольку в этот момент собственная частота колебаний его совпадает с частотой возмущающих сил. По­этому задержка на критических обо­ротах недопустима, и эти обороты должны быть пройдены по возмож­ности быстрее.

Уже первые пуски нашей турбины сопровождались повышенной вибрацией как до, так и после «критических» оборотов, что потребовало дополнительных усилий по балансировке ротора. Кроме этого, неоднократно наблюдался чрезмерный нагрев опорных подшипников турбины и генератора, появлялись сбои в работе концевых уплотнений, маслонасосов и других систем. Все эти непредвиденные затруднения порой ставили в тупик и наших специалистов, и представителей завода-изготовителя. В этой ситуации кто-то из руководства даже предложил срочно вызвать из Томска-7 работников турбинного цеха станции ЭИ-1 для помощи нам в пуске ТЭЦ. Однако до реализации этого «унизительного» для нас предложения, слава Богу, дело не дошло.

Постепенно, шаг за шагом, все серьезные проблемы были сняты или минимизированы. ТГ-1 была несколько раз успешно выведена на холостой ход, проведены все необходимые измерения параметров и характеристик всех механизмов в различных режимах работы, опробована система аварийной защиты (автомата безопасности). Параллельно были закончены все подготовительные операции в электрической части станции. Все было готово к следующему этапу подъема мощности реактора и энергетическому пуску комплекса АДЭ-2 – АТЭЦ.

Утром 31 января 1964 года было получено разрешение на дальнейшие пусковые операции от заместителя главного инженера комбината Долишнюка Бориса Михайловича, руководившего пуском всего комплекса. Персоналом турбинного цеха и операторами ЦТЩ был произведен пуск турбины №1 и её вывод на рабочие обороты. После непродолжительной работы турбины на холостом ходу и проверки всех систем турбоустановки была дана команда на подключение турбогенератора к энергосистеме. Начальник электроцеха Донской Виктор Андреевич, будто подчеркивая важность момента и не решившись доверить своему сменному персоналу столь ответственную операцию первой синхронизации (а может быть по «праву первой ночи»), сам подошел к пульту на ГЩУ. Собравшиеся в помещении щита управления работники станции и высокие гости, не сговариваясь, обратили свои взоры на синхроноскоп ТГ-1 – прибор, служащий для определения момента равенства частот и точного совпадения фаз напряжений двух синхронных генераторов (в данном случае – генератора и энергосистемы). Несколько корректирующих поворотов ключа управления (КУ) регулятором скорости турбины, и вот уже стрелка прибора притормозила свое движение, медленно приближаясь к отметке синхронизации посередине шкалы. За секунду до этого момента Донской В.А. поворотом другого ключа послал импульс на включение генератора в параллельную работу с системой. Это случилось ровно в 15-00 – турбогенератор №1 был синхронизирован с энергосистемой и принял нагрузку 2 мВт! Это событие все встретили бурным аплодисментами. Через полчаса, одновременно с подъемом мощности реактора нагрузка на ТГ-1 была увеличена до 15 мВт.

Таким образом, впервые в Советском Союзе и в мире, промышленный ядерный уран-графитовый реактор был пущен в энергетическом режиме, минуя стадию работы на «проток». За реализацию этого проекта В.П. Муравьеву, Н.Ф. Луконину, А.Г. Мешкову (главный инженер комбината), В.И. Рябову (научный руководитель пуска), Ю.С. Волжанину (главный инженер завода) была присуждена Ленинская премия. Ряд работников завода и ТЭЦ были удостоены правительственных наград.

Впереди еще предстояла большая работа по вводу в эксплуатацию остальных пяти турбоустановок, запуску систем теплоснабжения и выводу всего комплекса на проектную мощность. Но главное уже было сделано, и все мы, непосредственные участники этого события, чувствовали прилив сил и энергии, были готовы и дальше с таким же энтузиазмом трудиться на благо Родины.

→ Назад в раздел "Работа"

 

Количество показов: 9913
rating:  3.59